Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Именно поэтому, бросив сумки в гостинице и оказавшись на площади возле палаццо делла Раджоне (средневековая мэрия и суд, окруженные торговой площадью), похожего на комод-сундук, начинаешь дергаться в поисках топографических соответствий, знакомых по книге.

А их нет и, кажется, не предвидится.

Время уходит, скоро солнце скроется, муравейник закроется, и во всей своей красе выступит глухомань глубокого позднеосеннего вечера, когда исторические и культурные памятники наденут романтические вуали, что конечно же хорошо для приподнятого настроения, требующего предельной живописности, но ты при этом еще как следует ничего не видел.

Как главную подсказку начинаешь искать Дуомо и находишь его, неказистого, вместе с увальнем-баптистерием на тихой площади, похожей на задний двор центрального рынка, где нет никого, кроме детей, играющих в футбол возле старинной арки, служащей им воротами.

Мяч ударяется о стены XII века, с изнанки сплошь, от пола до потолка покрытых фресками Джусто де Менабуои, сделанными примерно через 73 года после того, как Джотто расписал капеллу дельи Скровеньи практически по соседству.

Но все это не то – ощущение центра, похожее на свинцовую гирю, постоянно куда-то смещается, и ты ищешь его, точнее, ищешь меру соответствий – точку, в которой внешнее совпадет с внутренним.

А в Падуе при этом первые этажи многих старинных домов превращены в крытые галереи, отгороженные от дорог бесчисленными арочными пролетами, из-за чего пространства вытягиваются и как бы удваиваются.

И кажется, будто эти аркады давят на мозжечок, намеренно распыляя ощущение недостаточности и какой-то стершейся от постоянных злоупотреблений тревоги.

Ипполит Тэн пишет похожее про Болонью: «Это город аркад: они идут с обеих сторон, вдоль главных улиц; приятно бродить под ними летом в тени, а зимой – под защитой от дождя. Почти все итальянские города имеют какое-нибудь подобное изобретение или особое сооружение, которое увеличивает жизненные удобства и служит для общего пользования. Только в Италии узнаешь настоящим и всесторонним образом приятность жизни, и, возможно, именно поэтому всем она так нужна и все туда стремятся».

Прелесть крытых галерей я оценю на следующий день, когда зарядит дождь, а пока мне тревожно: аркады эти точно отодвигают от меня красоты Падуи, прячут их за колоннами и изгибами уличных поворотов.

От баптистерия разворачиваюсь куда-то уже совсем в сторону, выхожу «на окраину», в районе городской стены, где совсем уже пусто, а каналы делят пространство на автономные ломти, почти не стараясь сшивать разность мостами, наваливая на архитектурную разреженность безнадзорность темнеющего неба.

Тут важно умозрительно схватит себя за руку, привести в чувство, сбросить морок суеты и расправить плечи: хватит хватать воздух фотоаппаратом, нужно просто идти куда глаза глядят.

И точно: как только принимаешь это важное стратегическое решение, пунктумы и пунктики программы начинают сыпаться как из рождественского носка, выглядывая по углам и намечаясь в неотдаленной перспективе.

На очереди Прато-делла-Валле, заменяющая Падуе центр, ненадуманный метафизический пуп города.

На углу ее стоит большой храм Санта-Джустина с мощами святого апостола Матфея, святого апостола Луки и святого Просдоция, епископа Падуанского, отсюда же – прямая улочка к площади с Сан-Антонио: мгновенно город раскрывается непоколебимой внутренней логикой.

Это совпадает с окончательным потемнением.

Падуя. Фрески де Менабуои в баптистерии и Мантеньи в церкви Эремитани (Chiesa degli Eremitani)

Так сложилось, что Падуя для меня началась и закончилась ренессансными фресками; все, что было еще, оказывается внутри двух экскурсий.

Забросив сумку в отель, сразу же после вокзала я попал в баптистерий у Дуомо (сам собор закрыт), маленький и уютный, слегка как бы расширяющийся кверху.

В нем полусвет и полумгла, от пола и до потолка расписанная Джусто де Менабуои в 1375–1376 годах; путеводитель сообщает, что это один из самых полных сохранившихся фресочных циклов XIV века, и нет смысла ему не верить: сохранность замечательная, живопись просто прелестная.

Другое дело, что ее очень много, из-за чего она начинает скапливаться в глазах утомительной скороговоркой: стены расчерчены на несколько автономных сюжетов, росписи люнетов и купольного пространства, окруженного несколькими рядами головокружительных пространств со своими собственными фресками («двойной аркатурный пояс»), которые толпятся и в простенках, и в угловых опорах.