Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Героическая природа существ из бронзы и мрамора была понята им и воскрешена во фресках, изображающих жизнь св. Иакова. И от этого общения с ними он приобрел и навсегда сохранил зоркость глаза, меткость руки и внутреннее бесстрашие, достойные полубога или героя классической древности. Эти свойства остались при нем и тогда, когда для изображения легенды о св. Христофоре, в той же церкви Эремитани, он написал группы современных ему людей, ряд портретов. В одной из сцен здесь взят момент, когда стрелки из лука только что выпустили свои стрелы в преданного казни святого. Их движение выражено с такой силой, что кажется, еще слышно гудение спущенной тетивы и свист стрелы, разрезающей воздух. До сих пор при взгляде на эту фреску каждый из нас будто сам переживает минуту героической радости, которую давала древняя игра с туго натянутым луком и оперенными стрелами».

Стрелы все еще рассекают воздух капеллы, однако теперь это фрагменты живописной штукатурки, намертво вклеенные реставратором в линии эскиза, оказываясь плохенькой репродукцией самих себя.

Уводят ли они, как прежде, из «мира людских чувств и дел»?

О, еще как уводят! В соборе темно, капеллу можно подсветить монеткой в 50 центов, и тогда вспыхивают остатки чуда – яркого, как новогодняя елка, и порушенного, как наша вера в сверхъестественное.

Своды начинают жить струящимися по ним драгоценными остатками, прелесть которых стала еще привлекательнее.

Мне это напоминает наши многодневные бдения с черно-белыми книгами по истории искусства, заменявшими в Советском Союзе работу с подлинниками. Мутные фотографии и строгие тексты искусствоведов безошибочно воздействовали на советских людей, предполагавших, что, скорее всего, они никогда не увидят оригиналов.

Отныне ты знаешь каждый сантиметр живописного тела «Джоконды» не потому, что созерцал ее в Лувре, но потому, что у тебя были эти часы с книгами и альбомами.

Кому-то я сказал в Венеции про «Мону Лизу», что у «нашего поколения» она вот такая, с этим толстым стеклом и с туристами, теряющими самообладание возле шедевра, кем-то назначенного главным для всех времен и народов, что другой «Джоконды» нет и быть не может. Хотя бы оттого, что СССР распался, открыли границ и существование шедевров стало вполне очевидным.

Хотя и не отменило тех сладостных минут самопознания, лившихся со страниц неважно изданных альбомов и книг. Когда во всю крейсерскую скорость запускалась фантазийная машинка, превращавшая чтение «искусствоведческой литературы» в объемную, без конца и начала грезу, способную соткать в теплом воздухе зимней комнаты любой шедевр из всемирной истории искусств.

Там, под снегом, мы переживали самые волнующие минуты сопричастности творениям великих мастеров с такой интенсивностью и полнотой, что отныне любые подлинники кажутся бледной тенью платоновских первообразов.

В случае с капеллой Оветари все это проживается и переживается с удвоенной силой в режиме реального времени, создавая в воображении фрески, прекраснее которых никогда на земле не существовало.

Не могло существовать.