Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

«Дзаниполо, церковь и площадь столь же прекрасны, сколь и знамениты, и всем, кто в Венецию приезжает в первый раз и на один день, я советую Дзаниполо посетить в первую очередь, сразу после Сан-Марко и Фрари. Церковь – венецианский пантеон, где похоронено наибольшее количество дожей, так что одни надгробия составляют великолепный Музей городской скульптуры, как теперь называется некрополь при Александро-Невской лавре в моем родном городе. Русские путеводители называют Дзаниполо собором, что неправильно – церковь имеет лишь статус младшей базилики. Рядом с церковью, готической и строгой, стоит здание Скуола Гранде ди Сан-Марко, Scuola Grande di San Marco, чей разукрашенный фасад – творение лучших архитекторов Венеции XV века, и над ним поработали и Ломбардо, и Кодусси, и даже семейство Бон, создавшие chef-d’oeuvre, „главную работу“, венецианского кватроченто. К тому же на площади стоит памятник Бартоломео Коллеони работы флорентинца Андреа дель Верроккьо, относящийся к самым известным в мире медным всадникам, коих я насчитываю четыре: Марка Аврелия в Риме, Гаттамелату в Падуе, данного и собственно Медного всадника, стоящего у меня на Сенатской площади, в недалеком прошлом прозываемой (detta) Декабристов».

Из «Только Венеция» Аркадия Ипполитова

Сан-Джованни Кризостомо (San Giovanni Grisostomo) – 1

Проснувшись, побежал вчерашним ночным путем к Санти-Джованни-э-Паоло, чтобы сравнить впечатления ночные и утренние. И вроде бы шел теми же улицами, как и вчера, однако один неловкий промах – и ты оказываешься в совершенно ином месте, на кампо возле терракотовой Сан-Джованни Кризостомо (Иоанна Златоуста), вписанной в ее, площади, угол.

Ничем как бы не выделяется, продолжает линию двумя фасадами, боковым, через который я зашел, попав на службу, и «центральным».

Священник читал проповедь, все скамьи были заняты. Ходить в такой ситуации по своим естественным эстетическим надобностям казалось неловким, и я лишь мазанул взглядом по стенам и сводам, слегка подсвеченным непропорционально вытянутыми светильниками.

Церковь эта немного похожа на Формозу и как бы передает ей эстафету эстетического нагнетания впечатлений. Тем более что и ту и другую делал Кодусси; более того, это последняя его церковь, достраивавшаяся после его смерти сыном – идеальное место хранения для условно последней картины Джованни Беллини «Святой Иероним со святыми Христофором и Августином», являющейся, как мне объяснили в соцсетях, «развернутым неоплатоническим трактатом». Иероним отвечает за созерцание, и поэтому он помещен выше двух других святых, отвечающих за «активную молитву» и «мыслящую теологию».

Те же, что и в Формоза, по бокам тут идут «флорентийские» арочные пространства, разделенные на капеллы. Такие же серые, пустопорожние, пористые стены. Лишь у алтаря они как бы сгущаются в нечто сверхплотное, сплошь завешанные картинами – живописным циклом Себастьяно дель Пьомбо, учившегося все у того же Джованни Беллини, сблизившегося в Риме с Рафаэлем и много взявшего у Джорджоне и раннего Тициана (до позднего Пьомбо попросту не дожил, за подробностями – к Вазари).

Шпалерная развеска центрального нефа, с двух сторон как бы придавленная пустыми боковыми капеллами, в которых нет ничего, кроме скульптур, будто нарочно забирающих все внимание на себя, отвлечет от двух главных жемчужин интерьера, укорененных в боковые капеллы недалеко от входа.