Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера

Во-первых, это украшающий чью-то гробницу барельеф из обугленного мрамора «Коронование Девы Марии» работы Пьетро Ломбардо, архитектора не только гробницы Данте в Равенне, но и моей любимой Санта-Мария деи Мираколи. Барельеф разделен на две равные части: многофигурную толпу внизу, весьма похожую на древнеримские ритмически организованные фризы, и Дух Святой вместе с двумя ангелочками по краям от него – наверху.

Во-вторых, ну да – неоплатонический трактат Беллини.

Церковь последних дел. Сан-Джованни Кризостомо (San Giovanni Grisostomo) – 2

После большой прогулки по густозаселенным туртропам (на них сегодня особенно людно: пятница, +17 °C, солнце) вновь я посетил Сан-Джованни Кризостомо, чтобы, когда месса закончилась, уже более пристально посмотреть на «последнюю работу» Джованни Беллини.

Вернулся, посмотрел. Беллини вертикален и отчаянно бликует. Картина, погруженная в немоту, словно бы постепенно испаряется: низ ее особенно темен и тяжел, зато верхний полукруг отчаянно голубеет рассветным светом.

Святой Иероним, сидя на красивом холме, едва ли не демонстративно отворачивается от своих соседей на авансцене. Он смотрит на тонкое деревце, точнее, в толстенный раскрытый на середине фолиант, расположенный на искривленном стволе.

Впрочем, все три персонажа тут взяты художником «на особицу», Христофор и Августин разворачивают лица в сторону церковного интерьера, смотрят по сторонам, за рамки картины, точно с тем, что происходит внутри картины, они давно разобрались и в ней им все понятно.

«One of the most important in Venice. It is early Renaissance, containing some good sculpture, but chiefly notable as containing a noble Sebastian del Piombo, and a John Bellini, which a few years hence, unless it be «restored», will be esteemed one of the most precious pictures in Italy, and among the most perfect in the world. John Bellini is the only artist who appears to me to have united, in equal and magnificent measures, justness of drawing, nobleness of colouring, and perfect manliness of treatment, with the purest religious feeling. He did, as far as it is possible to do it, instinctively and unaffectedly, what the Caracci only pretended to do. Titian colours better, but has not his piety. Leonardo draws better, but has not his colour. Angelico is more heavenly, but has not his manliness, far less his powers or art».

Из Джона Рёскина

Санта-Мария деи Мираколи (Santa Maria dei Miracoli)

Выпив американо на площади у Санти-Джованни-э-Паоло в тени монумента Коллеони, поскакал через мост на соседнее кампо – к Санта-Мария деи Мираколи, крохотной, похожей на мраморную шкатулку церкви. Построена она, домовая церковь Амади, богатого и знатного семейства, как реликварий одной небольшой святыни – «Мадонны с младенцем» Николо ди Пьетро, обладающей сверхъестественной силой.

После могучих скал Санти-Джованни-э-Паоло эта церквушка, как бы сдвинутая с площади и вписанная в ландшафт боком, показалась совсем маленькой. Маленькой, а также летучей, непонятно каким образом сюда занесенной, точно домик Элли из «Волшебника Изумрудного города» или Святое Жилище Девы Марии, по небу переносимое на тьеполовских эскизах с помощью воздушного воинства куда-то в Лорето (см. варианты росписи в Галерее Академии и в Национальной галерее в Лондоне). Точнее, в Венето. Точнее, в Венецию, на Рио-деи-Мираколи.

Эта летучесть заставляет подозревать, что вообще-то Мираколи меньше, чем даже есть на самом деле, с единым, точно в кинотеатре, цельным и светлым залом.

Целокупный этот неф так и воздействует – как устремленный вперед луч цветного кинематографа, вырывающийся из будки киномеханика, расположенной прямо на хорах над входом, образующих что-то вроде крохотной прихожей с антресолями над «входным ансамблем».