Музей-заповедник А. С. Пушкина

Во второй комнате, справа от коридора, воссоздана «мыльня». Здесь большая беленая печь-каменка, полка для «парения». В мыльне помещены старинные предметы, типичные для старой русской деревенской бани: ковши, водолеи, веники, лавки, деревянные ведра с коромыслами, льняные домотканые полотенца.

В коридоре, в простенках, помещены два стенда, на одном из которых представлены шесть фотографий тригорской баньки, сделанных в разные годы (с 1896 по 1910 год), а также архитектурный план и чертеж этой баньки, составленный на основе раскопок ее фундамента в 1952 году под руководством профессора архитектуры Института имени Репина И. А. Бартенева, старинных фотографий и свидетельств местных жителей. Проект восстановления тригорской баньки был составлен еще в 1954 году псковским художником-архитектором А. А. Ларкиным совместно с директором Пушкинского заповедника С. С. Гейченко.

На другом стенде — литературная экспозиция под названием «Приют, сияньем муз одетый (из рукописного наследия А. С. Пушкина)». Здесь представлены автографы Пушкина — копии его писем и многочисленных стихов, посвященных Тригорскому и Осиповым-Вульф.

На противоположной стене коридора помещены акварели, изображающие эпизоды пребывания Пушкина в Тригорском: «Пушкин в кругу друзей» («Жженка ромовая») художника Ю. Павлова, «Пушкин среди тригорских барышень» художника В. Орлова, «Пушкин у Сороти» художника Ф. Махонина.

У этой же стены помещена витрина с предметами, найденными в результате археологических раскопок на месте баньки. Среди десятков археологических находок, помещенных в витрине,— старинные гвозди, фрагменты керамики, части винных бутылок, монеты, дверная скоба, старинный молоток, пузырек из-под лекарства.

Рядом с банькой, у самого обрыва к Сороти, расположена Зеленая беседка полукруглой формы, в которой до недавнего времени стоял дерновый диван. Стенами беседки с трех сторон служат стволы старых лип, образующих сверху зеленую «крышу»; с четвертой стороны — со стороны Сороти — беседка открыта, и тригорские обитатели вместе с Пушкиным любовались отсюда живописными окрестностями.

От беседки широкая деревянная лестница ведет вниз, на берег Сороти. Здесь была купальня Осиповых-Вульф. Вместе с ними приходил сюда и Пушкин.

В этой части парка, чуть в стороне от Зеленой беседки, растут рябины — потомки тех, которые не раз видел Пушкин, гуляя по парку, и которые, видимо, он вспоминал, когда, стремясь в Тригорское после окончания ссылки, писал П. А. Осиповой: «Назло судьбе мы в конце концов все же соберемся под рябинами Сороти».

От Зеленой беседки дорожка ведет от края обрыва вверх к Зеленому танцевальному залу. Это обширная четырехугольная площадка, огражденная с трех сторон стеной лип. С четвертой стороны, обращенной к дому, площадка ограничена узкой, очень тенистой липовой аллеей: здесь огромные старые липы стоят вплотную одна к другой. Некоторые из них не сохранились, так же, как огромная липа, стоявшая в центре Зеленого зала, вокруг которой был устроен диван. Диван этот сейчас восстановлен, а на месте погибшей липы посажена молодая.

В Зеленом зале тригорская молодежь в обществе Пушкина устраивала игры, развлечения, танцы; в летние вечера здесь часто гремела музыка: играл оркестр крепостных музыкантов или военный оркестр из гарнизонов соседних уездных городков Новоржева и Опочки.

Из Зеленого зала хорошо виден ажурный горбатый мостик, соединяющий спуск из зала с берегом небольшого пруда.

От пруда дорожка круто идет вверх, затем поворачивает направо — и тут видна далеко протянувшаяся прямая и широкая главная аллея. Расположенная в самом центре парка, она с одной стороны была обсажена дубами (многие из них стоят и сейчас), с другой — елями и липами. По аллее не только гуляли, но и катались верхом на лошади или в коляске.

По левой стороне этой аллеи, почти на ее середине, стоит молодая елочка, огороженная штакетником. Она посажена на месте знаменитой «ели-шатра», которая погибла весной 1965 года. Под пышной кроной этой ели, не пропускавшей ни света, ни дождя, любила собираться тригорская молодежь. Видимо, поэт имел в виду эту «ель-шатер», когда в «Путешествии Онегина», вспоминая о Тригорском, писал:

Но там и я свой след оставил,
Там, ветру в дар, на темну ель
Повесил звонкую свирель.

Вероятно, эта необычная ель припомнилась Пушкину и тогда, когда он описывал (в черновиках пятой главы «Евгения Онегина») Татьяну, листающую страницы сонника, чтобы разгадать тайну своего сна:

...в оглавленье кратком
Читает азбучным порядком:
Медведь, мосток, мука, мятель.
Бор, буря, дом, женитьба, ель...
Шатер, шалаш...
(«Евгений Онегин», черновой вариант)

Любопытно, что за словом «ель» сразу следует «шатер» — тригорская «ель-шатер»!