Муж для княжны Волконской

— Хорошо, когда все миром. Теперь смогу пробыть на руднике дней пять. Вы тут без меня не буяньте, хе-хе! Дверь за ним захлопнулась. Шрамолицый с одной стороны, а осанистый с другой подняли Дьякова. Он дико огляделся по сторонам, на него смотрели как на повешенного. У двери и окна стояли крепкие парни с ружьями. Дьяков гаркнул что было сил:

— Семен Тимофеевич, вернитесь! Я сознаюсь, это я убил князя! Через открытое окно донесся удивленный вскрик полицейского. Загудели голоса невидимой толпы. Дверь распахнулась, появился пристав. На его лице было сомнение.

— Я убил, — торопливо повторил Дьяков. — Возьмите меня под стражу! Пристав с сомнением смотрел на него. Голос его был колеблющимся:

— Все-таки трудно решиться арестовать такого уважаемого человека.

— Они свидетели, — выдавил Дьяков, обводя рукой присутствующих. — Они подтвердят.

— Что их слово против слова такого уважаемого человека, — возразил пристав с большим почтением. — Гиляки, бродяги, купчишки. Если в их прошлом покопаться, то куда им, с их суконными рылами, супротив вашего дворянства! Вы лучше изложите все как есть на бумаге. Чтобы я, хе– , не оказался в преглупом положении! Дьяков взял ручку, заколебался. Его глаза исподлобья обшаривали угрюмые лица присутствующих. Шрамолицый со свистом втянул сквозь зубы воздух, придвинулся. Осанистый с готовностью опустил ладонь на плечо адвоката со своей стороны.

— Я пишу, пишу, — заторопился Дьяков. Его пальцы дрожали, но он заставил бежать перо по бумаге быстро и ровно. Пристав зашел сбоку, внимательно читал. На миг поднял глаза, встретился взглядом с Данилой. В его глазах было одобрение. Дьяков понял, что у него выбор не ахти. Либо признаться в убийстве и предстать перед судом, где после месячного разбирательства с соблюдением всех формальностей ему назначат смертную кару, либо начисто все отрицать, после чего под конвоем отвезут на место убитого князя. Там после короткого суда следопытов он закончит жизнь на суку уже к вечеру. Пристав кликнул городовых. Дьякову скрутили руки за спиной и, подгоняя пинками, увели. Старого князя любили, в городе не найдется присяжного, который бы оправдал убийцу. Ворошило сказал взволнованно:

— Гад, обвел вокруг пальца! Я шел в одной упряжке с убивцем! Нет, я тянул один, а он ехал на моей холке, кнутом помахивал, а я, дурень, ликовал, что едем так быстро! Данила вышел из дома на улицу. Наталья стояла у крыльца. Священник в сторонке тихонько беседовал с Васильевым. Лицо Натальи было страдальческим. Данила, чувствуя себя опустошенным, отвязал коня, одним прыжком вскочил в седло.

— Данила, — услышал он тихий ласковый голос, — не сердись. Я была очень неправа.

— Все мы ошибаемся, — ответил Данила. — Что я могу сделать для вас?

— Как вы думаете, я смогла бы жить в лесу? — Ее брови вопросительно приподнялись. Он оглядел ее с головы до ног:

— Почему нет? Даже княжна может научиться топить печь, колоть дрова, ловить рыбу, доить коров. Ее удивленные брови взлетели еще выше:

— Что? Вы думаете, я буду это делать? Вы горько ошибаетесь! Он'подумал, признался:

— Верно! Когда столько детей цепляется за подол, когда уж колоть дрова. Успеть бы накормить всех.

— Всех? — переспросила она недоверчиво. — Сколько это «всех»?

— У моей бабушки было семнадцать, — ответил он серьезно. — А этот новый мир надо населять. Как сказал отец Павел, плодитесь и размножайтесь. Данила одним движением подхватил Наталью к себе. Она испуганно прижалась к груди его. Он повернул ее лицо к себе, чувствуя под пальцами нежную кожу, наклонился. Ее губы дрогнули, расслабились, словно из них ушел страх, стали мягкими, теплыми и податливыми.

— Да, — сказал Данила прямо возле уха прильнувшей к его груди Натальи, — вижу, ославил княжескую дочь. Если так, я обязан жениться. Она подняла к нему лицо, прошептала умоляюще:

— Но только не семнадцать, ладно? Он наклонился и ласково поцеловал Наталью:

— Сторгуемся.

Сибирский синдром (К иллюстрации на обложке)