Муж для княжны Волконской

— Скажи, я зову. Поговорим, потом отдамся в руки пристава. Пусть только выслушают. Васильев посматривал с сомнением, но в лице проступило уважение. Прав ли, не прав этот таежный купец, но партнер он стойкий, надежный. Даже сейчас, прижатый к стене, как медведь рогатинами, отбиваясь от остервенелой своры собак, отваги не теряет!

— Придет и Ген, — сказал Васильев. — Не часто такой цирк увидишь! Все придут, обещаю. К обеду вряд ли поспеют, но к ужину будут.

11 глава Все хорошо, что хорошо кончается

Утром Васильев сообщил, что труднее всего было уладить дело с приставом. Тот рвался арестовать сразу, пришлось дать честное слово, что Данила Ковалев и так под арестом у сыновей Васильева, но передадут его властям только вечером. Дескать, Ковалев хочет чистосердечно признаться перед всем миром, а потом примет любую долю. Гости начали прибывать с полудня. Первыми приехали Илья с тремя гиляками. Васильев отдал их на попечение жены, отправив на заднюю половину. В двух больших комнатах накрыли столы. Из трактира принесли столько, что Данила даже не подозревал о таком разнообразии, видя всегда только гречневую кашу с мясом. На огромном блюде лежал кабан, начиненный орехами, вокруг на тарелках — тетерки, рябчики, большие блюда с красной рыбой, горы сдобных пирогов и всякая мелочь в глубоких тарелках, вроде отжатого в сливках мяса, оленьих языков, разваренных губ сохатых. Прибыл отец Павел, грузный священник, какие только в этом краю были: огромный, с огненными глазами, разбойного вида, знающий, как Евангелие толковать и как лес расчищать под пашню, умеющий ездить на собаках, посещая дальние приходы. Следом явился Ген Да-

шен, и отец Павел сразу взял нехристя в оборот, доказывая преимущества православия. Ген Дашен вежливо улыбался, кивал. Потом под окнами застучали копыта, будто прибыла целая армия, и вскоре в комнату вошел Ворошило. За ним держались три сына, все такие же крепкие, приземистые. Ворошило выглядел раздраженным, осунувшимся. Глаза ввалились, сверкали из-под мохнатых бровей как горячие угли. Ген Дашен поднял брови, быстро подошел к окну, что-то крикнул. В залу тотчас вошли три китайца. Они поклонились присутствующим, встали под стеной, стараясь никому не мешать. Ворошило нахмурился еще больше, но смолчал. Отец Павел радушно усадил его рядом, под образами, сам поднялся, в несколько быстрых шагов пересек залу. Данила едва успел отскочить от щелочки. Отец Павел закрыл за собой дверь, спросил, как можно больше приглушая громовой голос:

— Сын мой, у тебя есть в чем признаться?

— Грешен, отец, — сказал Данила, тоже принижая голос, — но не в том, в чем меня обвиняют. Но Бог правду видит. И надеюсь, хоть и долго терпит, но когда– то врежет с правой!

— Не суди Божьи дела, — строго остановил его отец Павел. — Неисповедимы его пути. О себе думай, о своей грешной душе!

— Батюшка!

— Моя духовная дочь всю ночь проплакала, горюя не только об отце, но и о тебе, негодник!

— Батюшка!

— Перед Богом все едины, но сомневаюсь, чтоб твоя заскорузлая в грехах душа стоила б хоть ее мизинца. Готовься! Он ушел, а Данила снова прильнул к замочной скважине. Мысли путались, горячечно перескакивали одна на другую. Ему, как никогда, надо зажать себя в кулак, успокоиться. Он идет по лезвию ножа! За окнами раздался легкий стук копыт, от которого у Данилы екнуло сердце. Васильев торопливо выбежал навстречу. Через несколько минут в зал вошла Наталья. Данила сжал кулаки, видя ее страдающее лицо, погасшие глаза. Она была в трауре. Слева шел Дьяков, поддерживая Наталью под руку. За ними вошел пристав, сразу метнув шарящий взгляд по сторонам, на мгновение задержал на двери, за которой прятался Данила. Тот невольно отшатнулся. Замыкал шествие Васильев. Он с почтением усадил дорогих гостей под образами, вежливо попросив Ген Дашена подвинуться, пока тот не оказался на краю лавки. Выждав, когда все расселись, Данила поднялся с четверенек. Сердце колотилось, как у пойманного зайца. Он коротко выдохнул, резко толкнул дверь. Все повернули головы, он физически ощутил десятки пронизывающих взглядов. Пристав оглянулся на дверь, там стоял огромный полицейский, загораживая выход, потом на окно. По взгляду пристава Данила понял, что второй полицейский стережет окно с улицы. Он шагнул на середину комнаты, сказал бесстрастно:

— Я просил хозяина пригласить всех, чтобы решить сразу три вопроса. Первый — чествование нового главы купечества — будет в конце. Начнем со второго. Предлагаю положить конец торговой войне. Скамейка затрещала под грузным Во– рошилой, он развернулся к приставу:

— Семен Тимофеевич, слышали? Он признает, что вел против меня войну? Пристав смолчал. До вечера оставалось недолго, а Данила сказал резко: