Муж для княжны Волконской

— Ты знаешь, о чем я говорю. Если хочешь неприятностей другим, будь к ним готов и сам. Я говорю не ясно? Ворошило скрестил с ним взгляд. Он понимал, понимал и то, что другие понимают тоже. Все знали, что от его складов на Имане остались головешки. Несчастный случай, неосторожное обращение с огнем, пьяные возле пороха. Но винить некого, ведь беглые каторжники подожгли, сами сгорели. Покосившись на Васильева, за которым стояли дюжие сыновья, на Гена с китайцами, пристава, отца Павла, Ворошило нигде не встретил дружественного лица.

— Мне не ясно, — отрезал Ворошило.

— Поясняю. Васильев избран главой местного купечества. Пристав — городская власть. Отец Павел — власть Бога. Если ты сейчас не поклянешься, что прекращаешь всякую войну против Ген Дашена, меня и кого бы то ни было, то эти трое найдут на тебя узду. Мы все поклянемся. Нарушителю не отпустят товар в городе, не пустят в трактир, не дадут комнату на постоялом дворе. Полиция, зная, кто за мир, а кто за свару, найдет, как обломать рога нарушителю. Ворошило ломал взглядом Данилу, но тот стоял прямо. Думал, одним ударом сметет переселенца, пока тот не окреп,

но оказался крепкий орешек! Один из каторжников уцелел, заброшенный взрывом в овражек. Клялся всеми святыми, что стреляли из одного ружья! У этого Ковалева, леший его задержи, четверо братьев. Любого увидишь в потемках, заикой станешь. Война получается затяжная, успеха не видать в конце.

— Ладно, — сказал он неохотно, — пока мы обессиливаем друг друга, третий… Ген Дашен поднялся, сказал с достоинством:

— Я всегда хотел, чтобы в тайге было тихо. Ворошило отмахнулся с досадой:

— Не об тебе речь. Пока перья пускаем друг другу, в город прибыли какие-то франты, баржу товару привезли. Чтоб их не пустить, я согласен на мировую. Мы свои все-таки. С китаезой сколько друг другу перья выдергиваем, а ты… Ладно, после хорошей драки песни лучше поются. Отец Павел поднялся во весь рост громадный, бухнул на стол толстую Библию в латунной обложке. Он сиял так, что глаз не было видно:

— Чада мои! Вы взяли в свидетели главу купечества и пристава, теперь возьмите и Бога. И помните, что если из рук первых еще как-то можно выкрутиться, то у Господа руки длинные, везде достанут! Данила перехватил взгляд Дьякова. Адвокат еще не проронил ни слова, но лицо было напряженное. Он знал больше других, шел на шаг впереди, а сейчас едва ли не впервые такого преимущества не имел. Данила повернулся к Дьякову, ощущая, что нельзя упускать момент:

— Теперь решим последний вопрос. Дьяков злобно посмотрел на Данилу. Губы адвоката слились в одну линию. Он держался спокойно, смотрел прямо, это приводило Данилу в отчаяние. Прямых улик нет, напугать такого нечего и думать, а что еще?

— Ну, — проронил Дьяков после паузы.

— Князя Волконского убили вы. Дьяков вздрогнул. Данила услышал за спиной женский вздох, но не отрывал глаз от адвоката. Тот сжал челюсти, не проронил ни слова. Глаза смотрели на Данилу, не мигая.

— Вы убили его, чтобы убрать человека, который не отдавал дочь за вас, неприятного ей. Во-вторых, вы бросили подозрение на меня. Меня важно убрать потому, что я внезапно занялся торговлей, смешал ваши карты.

— Торговлей? Мои карты? Данила заметил, что на него смотрят с недоверием. Он сказал убеждающе:

— Вы планировали подмять Ворошило или уже подмяли. Он спешит разбогатеть, на этот крючок легко поймать нестойкого человека. Дьяков что-то подсказал, где-то помог, и вскоре Ворошило не мог обойтись без него. Он не понимал, что руководит его делом фактически Дьяков.

— Чушь! — прервал Ворошило грубо. — Я дал ему самую малую долю. Чтоб интерес чуял. Он осекся. Отец Павел укоризненно покачал головой, а Данила продолжал:

— За князем ушел бы и Ворошило. Вся компания в руках Дьякова.

— Чушь! — крикнул снова Ворошило. — У меня три сына и дочка! Они мои наследники!

— Что было наследовать? Насколько за это время выросла крохотная доля Дьякова? Кстати, я слышал разговор двух беглых, которых Дьяков нанял убить и Ворошило и Ген Дашена. Думаю, их отыскать все-таки можно. В глазах Ворошило появилось отстраненное выражение, отчуждение, губы беззвучно зашевелились. Сыновья придвинулись ближе, зашептали в оба уха. Дьяков заговорил, держа плечи прямо и глядя перед собой. Голос его был ровный и размеренный:

— Все ложь. Я глубоко уважал князя. Он ко мне относился хорошо. У меня не было причин убивать. Где улики?