Муж есть муж

Облокотившись на свой лимузин, Равье пьет не пьянея и молчит, загадочный взгляд за чернымим очками придает ему вид гангстера. Я пользуюсь затишьем, чтобы спросить его.

- Это будет Окончательная…, - обьявляет он мне будто комментирует серию препятствий, которым противостояли органы его жены.

Он пахнет чесноком, и этот запах смешиваетмся с запахом Шалимар, который щедро использует моя мать. Крестный подносит палец ко рту, чтобы я замолчала: мама говорит в микрофон Радио Монте Карло. Твердой рукой она схватила Жана, Вивиан и Томаса. Сенатор не та женщина, чтобы оставить в тени успех своего зятя. Она хорошо говорит. Жан хорошо говорит. Вивиан с Томасом тоже. Они держатся естественно. Профессионалы.

- Секрет успеха семьи? - спрашивает журналист.

- Работа, - просто отвечает моя мама.

Как это верно! Я об этом кое-что знаю.

Мальчики смотрят на бабушку с восхищением. Они обожают ее, она такая красивая. Она так свежо выглядит! Счастье для глаз в такую жару. Гладкая девушка с белыми волосами, она похоже, одета в ванильное мороженное.

Запись закончена, мама зовет мальчиков и обвивает их руками.:

- Дорогие мои! Я хотела бы выпить капельку воды из источника…

Они уже на дороге.

- Дорогой друг, - говорит Адмирал, доставая свои плоские часы, на которых выгравированы луна и солнце, - моя милая подруга, я не хочу обходиться с вами грубо, и укорачивать эту короткую втречу, но если вы должны ужинать в Марселе сегодня вечером…

Как, они не остаются? Они только проехали мимо? Они не приехали на мой день рождения?

- Я думала, вы останетесь на 14 июля…

- 14 июля я держу речь в Эксе! - отвечает Сенатор. - А что, здесь будет 14 июля?

Мама восхитительна! Она даже не помнит, что 14 июля произвела на свет дочь.

- Это сколько тебе стукнет? - спрашивает она.

Ответ заставляет ее заорать.

- Сорок пять лет? Какой ужас! Моей дочери сорок пять лет?

- Совершенно не важно, - галантно говорит крестный, - вы выглядите моложе.

Миди либр и Радидо Монте Карло укладывают свой материал, мальчики возвращаются от источника, мама задумчиво пьет.

- В твоем возрасте я была одна уже… долго, - говорит она.

Она отворачивается, и ее взгляд останавливается на Жане. Он здесь, в нескольких шагах от нас, болтает с журналистами. Он смеется, расслабленный, счастливый. Мы смотрим на него. Это так загадочно, так пугающе - мужчина…

- Надо тебе научиться быть эгоисткой, - говорит мама, не отводя глаз от Жана.

Он приближается к нам, и она отвечает на его улыбку.

- Ах! Этот дом, - говорит она, указывая на фасад, - как мы его любим!

- Вы никогда сюда не приезжаете, - упрекает Жан.

- В день, когда я больше не буду сенатором, вы увидите!

- В день, когда вы больше не будете сенатором, - он целует ей руку - вы будете президентом республики!

Все восхищенно смеются, Сенатор говорит, что это очень возможно, Адмирал говорит, что страна сможет только похвалить себя за это, а дети уже видят себя за столом в личной столовой в Елисейском дворце.

- Я немного пройдусь, - говорит мама Равье, - вы нас подберете после служб.

Но я не могу вот так дать ей уйти! Я же многое должна ей сказать! Тибер болен, арендатор ворует у нас, чердак протекает, шторы в голубой комнате сожжены временем, оливковые деревья… но она останавливает меня жестом красивой ухоженной руки:

- Все что ты делаешь, сделано хорошо! Если Фонкод еще живет, то только потому что ты заставляешь его жить. Так что спасибо, карт бланш!

Хорошо. Она удаляется с Жаном и детьми. Адмирал удерживает меня за руку и смотрит вокруг, как будто боится, что его услышат:

- Это поразительно - как Альбин похож на деда! Мне только что показалось, что я вижу Теодора. Твоя мать должно быть была потрясена, но она такая мужественная! однако…(он еще понижает голос)… она кажется мне усталой, это больно видеть…

Мы мелкими шагами идем к службам. Равье устроился за рулем своего лимузина и ждет нашего исчезновения, чтобы завести мотор. Адмирал опирался на мою руку, и по весу его руки я чувствовала, что он очень старый и усталый. Тяжело представить его карабкающимся на деревья, бегущим по кустарникам, атакующим почву лопатой со своим товарищем по играм… Он говорит: “Какая красота”! “Какая красота!”, приветствуя пейзаж и отказываясь видеть башни Зону Урбанизации. Их здесь нет, говорит он с достоинством.

Часто люди смеялись над ним. Он был такой ухоженный, что казалось он носит с собой чистые перчатки и гетры. Так изысканно вежлив, что это оскорбляло нашу естественную грубость. Так скромен, что было невозможно предположить, что он был первым в выпуске Морской школы в 1925. Можно было подумать, что он никогда не плавал!

Несколько лет назад, после ужина у друзей, некий господин, немножко чересчур выпив, спросил у меня, сквозь свой малиновый бокал перед лицом десятка гостей, был ли адмирал любовником моей матери. Это был единственный раз в моей жизни, когда Жан при мне дал пощечину, да таким красивым движением, что все чуть не заапплодировали. Можно было подумать, что это взмах к началу Пятой симфонии. Жест былв великолепен и не испортил вечера.