Муж есть муж

- Это было чудестно! - сказала она, возвращаясь. А потом запела: “ Ночь, дивная ночь”… - Тут же прервала себя и взяла мальчиков за руки. Может быть я докучаю вам, мальчики?

- Вы так хорошо поете! - сказал Поль и заработал поцелуй.

- С вами все иначе! - сказал Альбин, и его тоже поцеловали.

- А что вы любите?

- О! - Сказал Альбин стыдливо, - мы любим группу, которая называется Dirty Cor…

- Dirty Corpses? Господи! Но они великолепны!

И голосом Апокалипсиса она запела обратную сторону диска..

- Мадам! - умоляла в ужасе Вивиан, - мадам! не пойте во влажном ночном воздухе, у вас платье еще мокрое…

- Figlia mia, ла Сангрия никогда не болеет. У Ла Сангрии никогда ничего не болит, уж во всяком случае не горло. Ты никогда не увидишь меня с теплым платком или с шарфом, как этих певиц, искалеченнных полосканием горла. Я никогда не слышала собственного кашля! Постой-ка, один раз на Шпицбергене, я пела на ветру, стоя босиком на айсберге! Люди щелкали зубами, дрожали под своими мехами, но ла Сангрия - стоя - пела!

Жан чихнул.

Обезумевшая, неистовая, она потащила его прижимая к себе:

- Танцуй! Это согреет тебя!

Мой будильник избрал именно этот момент, чтобы зазвонить.

Она рассмеялась, не прекращая танцевать:

- Это чтобы выставить меня за дверь?

- О! Нет, - сказала я со стыдом, - просто время кормить малышку.

- Я скоро уйду…

Она посмотрела на небо и нежно пропела: “Ce n’est pas l’alouette, c’est le gai rossignol!” *(“ Это не ласточка, это веселый жаворонок”!) Потом она приблизилась ко мне, обняла, посмотрела на меня долгим взглядом и накрыла мои губы своими, что показалось мне поразительным и чрезвычайно приятным одновременно. Я пробормотала:

- Спасибо, мадам, - и застыла.

- Arrivederci, mio cuore! - сказала ла Сангрия, обнимая семью изящным жестом.

Ее взгляд на мгновение остановился на Жане.

- Я вас провожу, - вызвался он

Глава 6

Никогда семье не удается собраться за столом для завтрака. Но утром 15 июля, несмотря на бессонную трехцветную ночь, все оказались в детской столовой.

Можно подумать, что нас накануне посетила Святая Дева. Мальчики были восхищены больше всех. Их рты источали фимиам и, так как божество отсутствовало, фимиам поднимался к их отцу и его мешкам под глазами. В котором часу он лег? Я отключилась после кормления и не слышала, как он пришел.

- А потом, чувствуется, что она может стать подружкой, - говорил Альбин. - Она звезда, но не дура. Эй, мама, масла не хватает!

Я передала ему масло.

- А Lovely Horror, - поддержал Поль, - она поет его лучше, чем Dirty Corpses! Правда, Альбин?

- Спрашиваешь! Даже Моцарта она сделала сносным! Варенье please!

Я передала ему варенье.

- Пап, ты доволен, что она пришла?

Да, он был доволен. Да, она красива. Да, она хорошо поет. Да, она забавная. Да, она милая. Да, она приняла Фонкод тут же…

- А потом у нее нежная кожа, - сказал Поль, и все с блаженным видом согласились: «Правда! правда!».

- Сколько ей лет? - спросила я.

Вокруг стола возникло бурление. Что за важность ее возраст? Что за идея об этом думать? Даже если бы ей было сто лет, она была бы сама молодость.

- В любом случае, - сказал Томас, - ей нет сорока, это видно по рукам. После сорока лет руки предают женщин.

Я потихоньку посмотрела на свои, предательницы, и спрятала их за спиной.

- Хлеба нет, - сказал кто-то.

Я ставлю тартинки перед детьми.

Они их берут.

Я говорю:

- Спасибо.

- Спасибо, - повторяют они рассеянно.

Я говорю:

- Спасибо, жопа моя.

- Спасибо жопа моя, - повторяют они.

Я взрываюсь.

Неожиданное пробуждение всего стола.

- Мама, да не сердись ты! Извини нас, мама, мы шутили!

- Что произошло? - спрашивает Жан, рухнув со звезды Серафины.

Мальчики встали, они стоят за мной, ласковые, милые. Я на грани слез.

- Ты не будешь плакать? - кипятится Альбин.

- Не стоит, мама! Ты такая милая, не плачь!

- Они правда милые в таком возрасте! - говорит ему его брат.

- Им бы только живости побольше!

- Ей не хватает только дара речи!

- И улыбки!

Он ласково целует меня и обьясняет: ты знаешь, мы сказали “Жопа моя” просто так!

- Они сказали “Жопа моя”?

Жан мечется.

Ко мне вернулась улыбка. Я лучше себя чувствую. Включенной. Снова включенной в семью. Что если мы поговорим о чем-нибудь другом? Нет, это начинается снова!

- У нее глаза!

- Пальцы!

- Руки!

- Ступни! - говорю я. - ОГРОМНЫЕ!

Я встречаю взгляд Поля. Взгляд чистый, раненый, шокированный.

- Да ты ревнуешь, мама! - говорит он.

О! мой сын!

В неожиданной тишине, я чувствую, что все сейчас или исправится, или окончательно испортится. Пожалуйста, пусть исправится! Помогите мне, ведь это серьезно…я устала…надо чтобы кто-нибудь что-нибудь сделал…

Альбин рыгнул.

Громкий внушительный безмятежный звук, который мы воспринимаем с изумлением.

Потом, я не знаю, что сделали другие. Смеялись, возможно? А я удрала. Все окончательно испортилось.

Жан бегом поднялся за мной по лестнице. Я успела захлопнуть дверь перед его носом и запереться на два оборота.

- Ну открой! - просил он. - Ну что на тебя нашло? Ты с ума сошла?

Я не отвечала.

- Дорогая?

Теперь «дорогая»!

- Дети очень сожалеют! Ну что с тобой?