Муж и жена – одна сатана

Герцог, человек женолюбивый и весьма широких взглядов на отношения полов, был в восторге, но настоятельно просил эти стихи не публиковать, распространяя по возможности осторожно и лишь изустно. И не только эротическая составляющая смутила Его Королевское высочество. От элегий веяло языческой распущенностью, и никак в них не чувствовалось влияния ни Святого Писания, ни святых мучеников, ни христианства, одно лишь жадное наслаждение, одно поглощение красоты во всех её воплощениях. Красоты женского тела, в том числе. А когда поэт прочёл:

Истинной радостью нас нагой Купидон одаряет,

Вторит нашей любви ножек расшатанных скрип168, –

тут даже Карл-Август, бравый женский угодник, покраснел…

В сложном положении оказался герцог. Как мужчина он понимал Гёте, как хранитель нравственных ценностей должен был осудить. Что же касается высшего веймарского общества – ханжеского и закостенелого – оно фактом сожительства любимца герцога с простолюдинкой было и оскорблено, и шокировано. Шарлотта фон Штейн потребовала назад свои письма. Гёте письма баронессе вернул, а остальным покорителям бомонда дал понять, что мнение их для него не существенно. Да, оно принято к сведению и не более того. Но однажды, и это отметим, Гёте попросил Иоганну Шопенгауэр принять его вместе с супругой. В этом господину тайному советнику в иных добропорядочных домах было отказано. Фрау Шопенгауэр, памятуя участие Гёте в воспитании сына, пригласила проблемную пару на чай.

Но по большому счёту Гёте устраивало существующее статус кво: на приемы он ходил один, на курорты ездил один, крутил романы с женщинами своего круга, а сожительнице писал нежные письма. Кристиана, оставаясь дома, вела хозяйство, ждала Гёте и его письма. Иногда даже отвечала на письма поэта:

«В твоей работе всё как нельзя лучше: что ты однажды сделаешь, остаётся в вечности; у нас же, несчастных кляч, всё иначе. Вот я привела в порядок огород возле дома, и за одну ночь улитки почти всё съели, мои прекрасные огурцы пропали… Но что же поделать? Надо снова браться за дела, ведь без труда ничего не бывает. Моё хорошее настроение от всего этого не испортится!»

Ян Парандовский о жене Гёте писал:

«… считают, что убогой по духу была и Кристиана Вульпиус. И однако же она вовсе не была так глупа, как утверждают веймарские сплетни. Прежде чем о ней судить, следует прочитать письма Гёте периода их любви, эпиграммы, элегии и другие произведения, например « Die Metamorphose der Pilanzen» – «Метаморфозы растений», и прочувствовать, сколько тепла и счастья вошло с нею в его жизнь»169.

Мариэтта Шагинян о жене Гёте:

«Она принадлежит к той категории женщин (чистейших женщин), которые, подобно некоторым химическим элементам, не могут существовать сами по себе и представляют лишь тенденцию к соединению с другим веществом, только соединяясь, приобретают они реальность и устойчивость…»170

Кристиана напомнила Мариэтте Сергеевне тургеневскую Фенечку – молодая, беленькая, мягкая, с тёмными волосами и глазами. В той же дамской компании могла оказаться и Тереза Левассер, спутница Ж-Ж-Руссо, невосприимчивая к творчеству мужа, но заполнявшая его своей женственностью до краёв.

Воспитатель Августа (сына Гёте) филолог Фридрих Ример171 был человеком весьма примечающим и понимающим. Его суждение о семье Гёте никак нельзя сбрасывал со счетов вечности:

«Именно вот такое женское существо и требовалось ему для свободного, как можно более беспрепятственного развития его натуры, и никакая дама с претензиями на чины и титулы, ещё, глядишь, сама желавшая блистать в качестве писательницы, не смогла бы благоприятствовать этому… При таком союзе, основанном на совместном доме и ведении общего хозяйства, ни разу не было у них обычных семейных сцен или бесконечного чтения нотаций, какие нередко происходили в самых что ни на есть законных браках его ближайших друзей».

В частной беседе с французским посланником Гёте вполголоса сказал:

«Из всех моих сочинений моя жена не прочла ни строчки. Царство духа для нее закрыто, домашнее хозяйство – вот для чего она создана».

Иные думают, что Гёте сетовал, а я думаю – хвастался.

Доверительный разговор с французом состоялся явно после 1806 года, поскольку именно в шестом году случилась оккупация Веймара наполеоновскими войсками. Пьяные солдаты ворвались в дом Гёте, выволокли его из постели, поэт едва успел надеть знаменитый фланелевый халат. Буяны стали требовать вино, закуску, драгоценности. Гёте был и бледен, и перепуган, и растерян. Он не знал, что делать. Не знал, как себя вести с подобными людьми в подобных случаях. Среди его читателей таких никогда не бывало… И тут на авансцене театра военных действий появилась Кристиана. Уж она-то знала, как разговаривать с пьяными мужиками. Бешено размахивая кулаками и крича, обрушилась она на мародёров, как буря, как девятый вал. Им пришлось ретироваться. На следующий день в дом Гёте въехал маршал Ней172, на дверях повесили охранную грамоту.