Муж-озеро

Однако она послушалась, отложила белье в сторонку и укрыла его еще одной простыней. Ион вытащил руки и положил их поверх — худые, тонкие руки с маленькими бугорками мышц и набрякшими шнурами вен. Это казалось невероятным, но за ночь он заметно похудел. Острее обозначились линии ключицы, сильнее выдавался кадык на шее, глубже запали щеки. И все это блестело и сверкало капельками воды, как будто Ион только что вылез из озера после купания.

— Ионушка, мне страшно, — против воли вырвалось у Танюши.

— Ты что? Чего тебе страшно? — Ион растянул губы в улыбке, и ей опять показалась, что морщин на истончившейся коже стало больше.

— Мне страшно за тебя… — голос ее дрогнул, как у маленького ребенка, собирающегося заплакать.

— Ну, ты даешь. Да мне наоборот лучше. Я, можно сказать, наслаждаюсь, что в кои-то веки удалось в постели поваляться… Ей-богу, вот бы еще так посимулировать!

Силы у больного приходили и уходили, как морской прилив. Сейчас он был на пике; но Танюша уже знала, что через несколько минут начнется спад.

— Сделай одолжение, посимулируй. А еще лучше — доешь булку. Ты только кусочек отъел. Если ты симулянт, у тебя должен быть хороший аппетит. — Танюша легла рядом с ним на подушку, обняв мокрую курчавую голову.

— Аппетит отличный! Давай сюда свою булку. Ой, какой огромный кусок… Мне столько не съесть. А закурить можно?

— Ты с ума сошел?! Ты еле дышишь. Хочешь, чтобы еще хуже стало?

— Наоборот. У нас, у наркозависимых, поступление в кровь заветного вещества дает огромный прилив энергии. Вот увидишь, как сразу есть захочется.

— Обойдешься.

— Танюшечка!.. — Он сделал умоляющую гримаску. — Никотиновое голодание в моем состоянии, напротив, подрывает и без того слабые силы. Неужели тебе меня не жаль?

Танюша сдалась, дала ему сигарету и поднесла зажигалку; но сделав пару затяжек, Ион сморщился, как от боли, и сунул сигарету в пепельницу.

— Знаешь, я лучше посплю…

Начался спад. Ион закрыл глаза и отвернул лицо к стене. Он дышал так тихо, что если бы грудь не вздымалась под простыней, то могло показаться, что он не дышит совсем. Танюша мочила в горячей воде одно полотенце за другим, отжимала и, осторожно прикладывая к его телу, впитывала воду. Участок кожи ненадолго становился почти сухим; но уже через несколько минут из пор выступали блестящие капельки. Они росли, разбухали, сливались друг с другом, и вот уже новые ручьи пота стекали вниз в ложбинку над ключицей, и простыня темнела в тех местах, где соприкасалась с телом. К вечеру он снова очнулся, и снова пытался говорить и улыбаться. Он даже вспомнил про их планы поездки в Молдавию. Но вскоре силы опять оставили его, и он несколько часов неподвижно лежал, истекая влагой из пор. Танюша все это время лежала рядом, машинально водя по его коже мокрым полотенцем. Она забыла, что его надо сменить. Она тоже была мокрая — и от мужниного тела, и от собственных слез. Пришла она в себя оттого, что услышала, как Ион что-то говорит. Сперва она обрадовалась, а потом увидела, что его глаза закрыты. Он бредил. Тогда она вскочила и бросилась к телефону. «Господи, Господи, почему же я раньше этого не сделала, Господи!» — застучало в ее голове. Она набрала «03» и долго ждала, пока робот проговорит все свои никому не нужные и страшно долгие фразы. Наконец, отозвался живой женский голос — унылый и сонный. Танюша сбивчиво, боясь рассердить тетю доктора, принялась объяснять состояние больного.

— Умоляю, приезжайте скорее! Он…

— Температура? — сухо перебили в трубке.

— Э-э, понимаете, он очень слабый… Он бредит, он не может пошевелиться…

— Температура? — с настойчивостью, привыкшей к сотням на дню подобных излияний, повторил голос.

— Из него уже два ведра пота вылилось! — вскрикнула Танюша, не выдержав.

— Девушка, вы меня слышите? — холодно отчеканила трубка. — Я спрашиваю, какая у него температура? Вы температуру мерили?

— Э-э… Я… Д-да, мерила.

— Так какая температура?

— Э-э… Тридцать шесть и три… Но послушайте! Это же ничего не значит! Бывает же, что у больных температура падает…

— Горячее питье, витамин С растворимый…

— Девушка, он весь мокрый!

— Меняйте белье. Поймите, мы не можем выехать без температуры. Машин мало, у нас пациенты с высокой температурой и те ждут…

— А если бы я сказала, что температура высокая? — в отчаянии воскликнула Танюша.

Она поняла, что сделала непростительную ошибку, сказав правду; но ничего поправить было нельзя.

— Девушка, вы что, издеваетесь? — возмутились в трубке.

— Простите, я все поняла, — пристыжено пробормотала Танюша.

В трубке еще что-то повторили про питье и компресс, но она этого уже не слышала — с дивана послышался голос Иона.

— Что, любимый, что? — она отбросила телефон, забыв даже нажать на отбой, и кинулась к нему.

Ион чуть приподнялся на локте. Глаза его лихорадочно блестели, но он был в сознании.

— Который час, Танюш? — хриплым шепотом спросил он.

— Ой, сейчас! — Она поспешно взглянула на экран смартфона. — Два часа… Солнышко, ты спи, спи.

Она обняла его. Потом, вспомнив про полотенце, принялась обтирать лоснящиеся плечи.