Муж-озеро

Давеча я попросила тебя снова рассказать что-нибудь о Молдавии. Снова — потому что за все время мне так и не удалось прослушать законченной экскурсии. Ты, который знаешь все на свете, не умеешь долго удерживаться мыслью на одном предмете. Меня всякий раз ожидает увлекательное путешествие по всему околомолдавскому — от античной истории, со скачкообразным перемещением к румынским романтикам начала ХХ века, а оттуда — к неформальным творческим тусовкам окрестностей города Дубоссары. А потом ты и вовсе уйдешь от Молдавии, каким-то образом оказавшись в районе экспедиций Карла Линнея. Выбираясь оттуда, ты заедешь в эпоху сталинских лагерей в Коми; потом, незаметно перелетев на другое полушарие, в подробностях расскажешь хронику кубинской герильи, между делом завернешь на исследования черных дыр, а закончишь концепцией демонстративного потребления по Клоду Леви-Строссу. И все эти перемещения будут естественны и логичны, как компоненты единой истории мироздания. Я изумляюсь тому, сколько всего ты помнишь и как ясно излагаешь, приводя одно в пример другого и увязывая разнородные явления плотной сетью причинно-следственных связей. Но не дай Бог мне сказать об этом вслух! Ты вздрогнешь, словно испугавшись, что выдал какую-то тайну и, как бы желая оправдаться, тут же вцепишься в какой-нибудь дешевый детектив — благо от бабушки у меня их остался целый шкаф. Твоя читательская всеядность поистине фантастична. Ты проглатываешь, не жуя, одну за другой брошюры по высшей математике, английскую классику, постструктуралистскую философию и «Гарри Поттера». Ты будто питаешься текстами: тебе непременно нужно что-нибудь читать — неважно, что. Я пытаюсь указать на то, что образованному человеку неприлично даже открывать так называемые бестселлеры. Ты со вздохом киваешь — да, мол, что возьмешь с дурачка! — и украдкой снова скашиваешь глаза на страницу из Марининой. Что ж, благодаря книжному шкафу мне все-таки удается выманить тебя с балкона на диван и плотно закрыть дверь: все, перекуры на сегодня заканчиваются. Ты слишком поздно замечаешь это, но, подумав, смиренно вздыхаешь и снова погружаешься в чтение. Однако, если вдруг спросить тебя о чем-то, ты подробно и обстоятельно ответишь, как будто у тебя есть свободная часть мозга, всегда готовая на параллельный мыслительный процесс. Это позволяет тебе одновременно вести несколько линий обсуждения, прерывая любую из них на несколько часов или даже дней, а потом возобновлять с того же момента. Даже если я что-нибудь забуду, ты не забудешь никогда и включишь нужный диалог по первому клику. Ну, может, не по первому, но время на перезагрузку потребуется немного.

— …Знаешь, я все-таки не согласна с тобой, что на людей нельзя злиться. С одной стороны, это здорово, когда тебя ничего не беспокоит, ты всем доволен и так далее. Я бы сама, может, мечтала уметь так. Но согласись — в мире таки есть зло. И его немало! Если быть эдаким буддийским монахом, который возвышается себе над бушующим морем людских пороков, то пороки не только не исчезнут — они умножатся. Да! Если не сопротивляться злу, оно будет расти. Получается, что непротивление злу — это не добродетель, а эгоизм. Не желая нервировать себя негативными эмоциями и борьбой, этот монах просто умножает зло!

— Угу…

— Нет, в самом деле! — Я устраиваюсь на диване позади тебя и ерошу рукой твои волосы. — Тогда неумение злиться оборачивается равнодушием и бессовестностью. Выходит, добродетель — это как раз умение злиться. Потому что если ты эмоционально реагируешь на зло, ты будешь прикладывать усилия и для борьбы с ним. При этом тебя еще со всех сторон будут критиковать, что вот, мол, какой ты нехороший и злой. А другие, мол, добрые и хорошие, потому что всех любят и ни с кем не борются…

— Да, наверное… — Ты задумчиво переворачиваешь страницу.

— Таким образом, на долю злящегося приходится и стресс от эмоционального переживания зла, и повинность борьбы с ним, и критика от непротивленцев-злу-насилием. Причем, даже если он в итоге победит зло, непротивленцы его все равно будут ругать! А изначально добрым так или иначе достанутся все лавры, что бы они не делали…

— Да, это ужасно несправедливо. Что им достанутся все лавры.

— Э-э, дело не только в лаврах, дело в принципе… Ты смеешься! — Я приподнимаюсь на руке, заглядываю тебе в глаза, прикрытые упавшими кудрями и убеждаюсь, что так оно и есть. — Ионушка, ну как ты можешь смеяться? Ведь в мире столько зла!

Ты откладываешь книгу и переворачиваешься на спину; я тут же, как кошка, забираюсь тебе на грудь.