Муж

Да, дорогой, на меня можно положиться. Я не сбегу при первых же трудностях, особенно таких глупых. К тому же, нужно отдать должное, на вечеринках тебя действительно стали меньше «трогать»: вероятно, это результат беседы с Марком. А я о ней и не знала.

Улыбаюсь, потому что не так уж всё у нас и плохо — надежда есть. Есть она.

Глава 12. Шутка

Chris Isaak — Wicked Game (Sonny Alven Remix)

Утро начинается с мятных поцелуев, нежных поглаживаний, волнующих прикосновений пряных волос к моему носу, щекам, шее, груди, животу…

Вскакиваю, чтобы спрятаться в душе, но Алекс, достаёт меня и там: нежно вымыв, тащит в кровать, и я знаю, что сопротивляться бесполезно. Не ему, себе. Безвольность никогда не была моей слабостью… раньше, а теперь я другая, и жизнь моя не похожа ни на самую смелую мечту, ни на фильм ужасов, скорее, на психологический триллер, медленно, но уверенно разворачивающийся на фоне райских ландшафтов и роскошных декораций.

Алекс непревзойдённый любовник. Всегда был, всегда будет. Не представляю, как можно делать это ещё лучше: каждый его жест, движение, да что там, даже просто шевеление, вдох, выдох — всё попадает в точку. Точку моего невменяемого безумия.

Я уже молчу о непосредственном процессе скольжения, незаметно перетекающем в мягкие толчки, а затем и в брутальное мужское насыщение. И эта заключительная часть — моё самое любимое место во всей пьесе: обожаю наблюдать за ним, когда он, наконец, позволяет себе удовольствие. Вначале и в самом процессе, что бы мы ни вытворяли, он сдерживается, старается контролировать себя, и у него всегда это получается, но только до тех пор, пока меня не накрывает до горечи сладкой волной. Эти волны бывают серийными, штормовыми, иногда проносятся, как цунами. И когда он видит их, его выдержку срывает: брови сдвигаются к переносице, морщится лоб, глаза закрываются, как сильно бы он ни старался удерживать их открытыми. Но самое сладкое, то, чего я всегда так жду и так редко получаю — это его стон — самый утончённый и самый сексуальный звук во Вселенной. Даже в этом он совершенен, даже в этом красив.

Мы занимаемся любовью в то утро целых три раза. Днём на пляж не идём — нельзя — и отсыпаемся в обнимку. С Алексом даже просто спать рядом — одно сплошное удовольствие: от дурманящего запаха его кожи, от умиротворяющих объятий, от размеренности дыхания, от осознания уникальности его красоты и понимания того, что сейчас вся она твоя! Только твоя! Бери себе её всю, трогай, любуйся!

Я просыпаюсь на закате. Красное золото разливается на белом матовом полу холла, а в спальне полумрак — окна наглухо закрыты. Алекс босой, но одетый в футболку и джинсы, сидит рядом. Его сосредоточенное лицо освещено тусклым светом экрана ноутбука, сам он собран, серьёзен и что-то усердно правит, оставляя длинные комментарии в примечаниях к документу. Сравнивает графики и значения ячеек таблиц отчёта с аналогичными данными на сайте своей компании, то хмурится и задумчиво трёт подбородок, то вдруг его пальцы начинают летать по клавиатуре.

И я любуюсь. Красота во всём: в каждой линии, изгибе, оттенке, в любом, даже самом простом жесте. Длинная чёрная чёлка, игриво поджимая свои концы, небрежно закрывает лоб и немного глаза, мешая видеть. Каким-то совершенно неосознанным, а потому нелепым детским жестом Алекс приподнимает её, чтобы не мешала, старается закинуть назад, но она, упрямая, прядь за прядью, лениво сползает обратно. И вот такой — взъерошенный, не приглаженный и домашний — он желаннее всего. Для меня.

Я поражаюсь диапазону метаморфоз, на которые способен этот человек. Если верить словам Марка и тем крохам «делового Алекса», которые я уже успела засвидетельствовать, в бизнесе этот парень монстр. Он неудержим, безжалостен и опасен, его уважают, с его мнением считаются, доверяют и предпочитают дружить, нежели враждовать. Он поглощает компании и инвестирует немыслимые средства в социальные проекты, не сулящие ему никакой прибыли, кроме чувства выполненного по отношению к планете долга. Он был и остаётся повёрнутым на экологии.

И это необыкновенно обволакивающе мягкий и уязвимый человек, кода дело касается семьи. Алекс — открытая незажившая рана с тех самых пор, как погибли его родители и сёстры. И он живёт, раненый, чего-то ищет, чего-то ждёт.

Густые, по-девичьи загнутые кверху ресницы, кажущиеся ещё более длинными в игре света и тени, почти не шевелятся — так пристален его взгляд. Взгляд, направленный на меня.