Я сижу ошарашенная, едва дышу и пытаюсь понять, что происходит вокруг. Вся эта суета и неоднозначность — вызов и совсем не то, к чему я привыкла. У меня нет ни малейшего представления о том, как себя вести, что делать, думать, говорить, куда, вообще, себя девать. Мои пальцы приглаживают к бёдрам короткое канареечное платье итальянского производства. Оно сшито из настолько тонкой, почти эфемерной ткани, что я всё время боюсь его порвать. Хотя теперь у меня много платьев. Так много, что на три жизни хватит, а может и больше. Кроме гардеробной, размером с небольшую квартиру, теперь я владею будуаром с десятками выдвижных ящиков, предлагающих аккуратно разложенные кольца, серьги и прочее. И всё это, не забыв про банковские карты, ни мгновения не мешкая, я отдала бы за другой мир. В том мире человек, в чьём отражении видит себя моя душа, сидел бы сейчас со мной рядом, обнимал ладонями мою талию, прижимал свои губы к моим губам, а не к губам недосягаемо красивой женщины. И я глубоко и бесповоротно была бы убеждена в своей уникальности для него, знала бы, что буду оставаться единственной и желанной до самого конца. Я жила бы в покое и уверенности. Я жила бы.
В очередной раз спрашиваю себя: как так вышло, что на моём пальце
Ян больше не смотрит в мою сторону. Он ждёт абсент, и только получив его и снова залпом выпив, возвращает свой взгляд мне.
— Вы врёте, — выпаливаю.
Выдержав паузу, он интересуется:
— Почему?
— Вы не выбрали меня, когда у Вас было такое право.
— Не думаете, что я сделал это нарочно?
— Даже уверена, что это не так.
— И снова Вы правы. Но во время нашего разговора я кое-что обнаружил: Вы красивы не издалека, а на близком расстоянии. Чем ближе к Вам, тем сильнее затягивает, и это не привычные женские штучки и ужимки с целью соблазнить — Ваш эффект гораздо мощнее. К Вам тянет, Вы цепляете умом и непосредственностью, примагничиваете искренностью, прямотой, полным отсутствием претензий и закидонов. Если я не ошибаюсь, Вас ведь и деньги не интересуют?
— Вы мне льстите. Кого в наш век не интересуют деньги?
— Но Вы ведь
— Не из-за них. И я ещё не привыкла
— В определённом кругу все друг друга знают. Но Алекса Соболева невозможно не знать, будь он и менее богат.
— Он тоже Вас знает?
— Подозреваю, что да, — смеётся, вскинув брови.
— А чем Вы занимаетесь?
— Я ювелир.
— Наверное, очень успешный ювелир, раз уж отдыхаете в таком «особенном» месте.
Ян снова смеётся, одновременно расслабленно выбирая позу поудобнее на месте моего супруга:
— Я добываю, плавлю, граню, создаю изделия. Не руками.
— Понятно. Какой-нибудь рудниковый магнат?
— В точку! — кивает, довольный собой.
— А жить скучно, вероятно.
— Не представляете, как. Хотя каждый день расписан по минутам, ощущение, что завяз в болоте, а жизнь проходит мимо.
Я замираю, на мгновение закрываю глаза, чтобы снова раскрыв их, увидеть рядом мужа. Поразительно, как чётко я всегда чувствую его близость. Знаю, когда он думает обо мне, и перестаю быть собой.
Алекс садится рядом со мной, но на меня не смотрит: у него немой поединок с бельгийцем. Да, эти двоим, сидящим друг напротив друга, не нужны слова, чтобы сообщить друг другу ВСЁ о наболевшем. Ян сощуривает свой стальной взгляд, выпячивая надменную с налётом триумфа усмешку: «ты танцевал с моей девушкой, а я увлёк твою беседой. Иди, потанцуй ещё, посмотришь, что будет…».
Алекс в бешенстве, и я снова не знаю, что думать. После всего у него, оказывается, есть на это право! Не отрывая глаз от бельгийца, муж говорит мне по-русски:
— Не нравится мне этот тип!
— А как насчёт его спутницы? — то ли интересуюсь, то ли огрызаюсь.
— А что? — Алекс как будто искренне не понимает, в чём подвох, переводит свой карий взгляд на меня и смотрит так наивно по-детски, будто ничего и не произошло.
— А ничего, — отвечаю и добавляю на французском: — Прошу извинить меня!
Поднимаюсь и выхожу, Алекс за мной, Мерседес ему наперерез:
— Алекс! Куда ты? Мы же договорились!
Вот как?! Уже «на ты» и уже договорились? Так быстро?
Мои лёгкие не способны потреблять кислород из учащённо поставляемого в лёгкие воздуха, ловкие, как у балерины, ноги стремительно несут меня в наше бунгало — заявление брюнетки обезглавило мою выдержку, а без неё разум впадает в спячку. Это плохо.
Влетаю в спальню, лихорадочно обдумывая план побега. И только через несколько минут появляется Алекс — его всё-таки задержала Мерседес. Зачем? В эту секунду мне уже наплевать.
Он запрыгивает на кровать и, схватив меня за запястья, в долю секунды прижимает к себе, лихорадочно целует всё, до чего может дотянуться. Мне тяжело его оттолкнуть — слишком неравные у нас весовые категории, но злость и обида наделяют аномальной силой: я резко и достаточно грубо отшвыриваю его руки:
— Проблемы сексом не решают, Алекс! — кричу ему.