Муж

Поглощённая мыслями, увлечённая кадрами, я не замечаю, как появляется Алекс. Он обнимает меня за плечи, ещё влажный после душа, и я вздрагиваю в страхе, что он обидится на моё беспардонное вторжение в «личное», но Алекс всегда прощал мне недостатки в воспитании:

— Мне здесь пятнадцать, — улыбается так же широко, как на видео. — Отец друга только купил камеру, и мы стащили её, чтобы снимать друг друга и девчонок в раздевалке… Они визжали и ругали нас!

Его лицо сияет, и я вижу, что эти воспоминания ему дороги.

— Только один этот ролик сохранился? — спрашиваю.

— Да. Пока у меня дошли руки до кассет, они все посыпались, получилось только этот оцифровать. Меня снимали часто в детстве, но ничего больше не сохранилось. Надо у Марии спросить, может у неё что-нибудь есть.

Алекс говорит всё это непринуждённо, открыто делится со мной кусочком своего детства, а значит себя. То, что он хранит эту папку в своём рабочем компьютере, говорит о том, как много значат для него детство и его семья. Но самое главное, меня трогает та лёгкость, с которой муж позволил мне вторгнуться в свой компьютер, а за ним и в «Личное».

Это и есть близость: он ничего от меня не скрывает и полностью доверяет. И мне вдруг становится так приятно, так щемяще тепло на сердце. Я, сама того не осознавая, вглядываюсь в его лицо, глубину глаз, ища намёки на раздражение, но ничего этого нет: он полностью открыт, словно впускает в себя, как в той песне, которую мы пели вместе. Мне лишь нужно решиться и подойти ещё ближе, заглянуть ему в душу, проникнуть в неё…

Это по-настоящему волнительный, трогательный момент, и мне кажется, что мы приблизились друг к другу максимально — так близко, что ещё ближе уже невозможно.

James Blunt Same Mistake

Вскоре после этого мы едем к Марии просто попить чаю и поискать их детские снимки. Фотографий Алекса много лет до пяти и ни одной более старшего возраста — на следующей ему уже десять. Мария бросается уверять, что где-то должны быть ещё альбомы, просто она пока не может их найти. А я сижу и думаю: Алекс всегда был для них чужим ребёнком, и они не слишком усердно старались сохранить его детство. Видео мы так больше и не нашли, как и фото, но мои дети отлично сдружились с детьми Марии, и я была этому очень рада — их семье не хватало семейности, хотелось быть ближе к ним.

Случается момент, когда Алекс и дети уходят купаться в бассейн, и мы с Марией остаёмся фактически наедине, наблюдая за ними из сада.

И я прошу её:

— Расскажи, каким он был в детстве.

— С удовольствием расскажу! — отвечает, неожиданно оживившись. — Родители называли его «плодом своей любви», и было за что. Он был необыкновенным, совершенно не таким, как все дети, и все его обожали, включая меня.

Она улыбается, заглядывая в прошлое, заем внезапно мрачнеет:

— Когда мы узнали об аварии и о том, что он единственный выжил, я поблагодарила за это Бога — будто чувствовала, что Алекс станет для меня очень важным человеком. В самом раннем детстве он был спокойным и сообразительным, его любили все: и дети, и взрослые. Самым интересным в нём было то, что он умел гасить любые конфликты, причём не только детские, но и взрослые. А позднее, уже в три года, обнаружилось, что он ещё и учит этому других детей. Это выглядело очень странно — слишком много взрослой мудрости в одном, совсем ещё маленьком ребёнке. Он много рассуждал, и часто эти рассуждения совершенно не соответствовали его возрасту. Это удивляло всех, но не его родителей, которые знали, что он просто повторял их слова. Любой урок Алекс усваивал с первого раза и, конечно, был очень любознателен и очень любопытен. Он рано стал составлять собственное мнение о явлениях, людях, поступках, самых простых и самых сложных вещах. Однажды, например, мать научила его не рвать цветы, потому что они тоже живые, и им больно. Спустя пару дней, когда мы все вместе ухаживали за их садом, он отказался вырывать солодку и другие сорняки, потому что они тоже были цветами. Никто не смог убедить его в том, что сорняк можно и нужно вырывать — по его мнению, окультуренный красивый цветок и цветок сорняка едины в главном — желании жить. Мы были потрясены такими рассуждениями мальчика, которому едва исполнилось четыре года, хотя, говорить он начал рано, и это было забавно, потому что Алекс не просто говорил, а рассуждал. В любой детской компании он был самым желанным ребёнком — дети его обожали, и скоро все поняли, что Алекс лидер, и лидерство его органично, естественно, потому что он не подавлял волю других, а именно вёл за собой. Да, к нему тянулись, все и всегда, и со временем мы стали замечать, что и взрослые, и дети в нашей семье каким-то магическим образом вращаются вокруг него, будто в нём самом была заключена центробежная сила. Он никому и никогда не причинял никакого дискомфорта, но, конечно, шалил, как и все дети, и получал свои наказания. А вот здесь была проблема, потому что наказать его было очень трудно.

— Почему?

Тут она улыбнулась широко и тепло: