Мужчина апреля

– Музей Толстого. – Она сделала гримасу. – Музей! Вот его диван. Вот его стул. Такой бред… Типичный двадцатый век. А, нет! – опять захохотала Тина. – Еще раньше – до музея! – жили. Собственно Толстые, Софья и Лев. Но как – тоже не пойму.

– Детям здесь не тесно?

– Тесно! – будто обрадовалась Тина. – Дети – в новом корпусе. Здесь только конторы, школьный склад и кабинеты для индивидуальной работы над проектами. Туяра как раз пишет эссе. Многие девочки любят работать в маленьких комнатах. Помогает сосредоточиться. Ребенку часто комфортнее в небольшом пространстве. – Тина на ходу сгорбилась, как бы свернулась калачиком и снова зашагала размашисто. – Я-то больше люблю быть на свежем воздухе. Лес, река – вот это мое. Я, знаете, из тех, у кого и в городе всегда с собой складной ножик с кучей лезвий.

Я улыбнулась ей. Мне она нравилась все больше. Нетрудно представить, как девчонки с этой Тиной ходят в скаутские походы по лесам, ставят палатки, поют под гитару.

– Вы играете на гитаре?

– Да, – удивилась Тина. И снова засмеялась. – Полиция знает все?… Ну вот. Новый корпус. А вам, – она толкнула дверь, – сюда.

Сколько же здесь стульев!

– Период родительских собраний, – пояснила Тина. – У вас недолгий разговор? Успеете? А то у нас другие родители скоро подтягиваться начнут.

– Да, уверена, что успею.

– Хорошо, – кивнула Тина. – Пойду посмотрю, как там Айна. Приведу ее. Вы что-нибудь хотите? Попить? В туалет?

– Все отлично, спасибо.

Она вышла, а сердце мое бешено забилось. Быстрее, чем я успела бы взвесить последствия своего поступка, я бросилась вон.

Назад по коридору, по которому мы только что прошли с Тиной. Обратно в старый корпус.

К счастью, везде были указатели и таблички, не то бы я точно навсегда заблудилась в доме Софьи Толстой, умерла бы здесь от голода, жажды и желания сходить в туалет, высохла бы в чистом кондиционированном школьном воздухе, превратилась бы в очередное привидение.

Толкнула одну дверь, другую… Увидела пробор в черных, гладких и тяжелых, как у матери, волосах.

– Привет, Туяра, – постаралась выговорить, не задыхаясь. (Ну, точно начну бегать! Клянусь. С понедельника.)

Девочка подняла от компьютера лицо. Недоверчивый и замкнутый взгляд.

– Что вам надо?

Я сопела, как паровоз. Никак было не унять дыхание. И видела себя глазами Туяры: жалкая, растрепанная тетка. Когда тебе четырнадцать, все старше двадцати – тетки. А когда тебе тридцать, то все подростки кажутся угрюмыми идиотами. Квиты.

Я улыбнулась ей:

– О чем твое эссе?

– Вы ради этого пришли?

Я подошла к столу. Подвинула стул. Села. Чтобы лица были на одном уровне. Чтобы не напоминать о разнице в возрасте и положении. Телефон у меня в кармане опять крякнул. Я выключила его, не вынимая.

– Просто болтаю, пока твою маму жду.

Туяра фыркнула:

– Можете не затрудняться.

– Мне правда интересно. Я свое писала по «Последнему диктатору». Теперь вот жалею.

– Почему?

– Кому на самом деле интересно, куда он все-таки делся?

Последних диктаторов было несколько. Во время пандемии, которая выкосила в итоге почти всех мужчин, эти пожилые мужские лидеры своих стран быстро ретировались в секретные бункеры, оборудованные на долгий срок. Пандемия схлынула. А бункеры так и не нашли. Не осталось никого, кто знал жалкие секреты последних диктаторов. Глупо и грустно. Как, впрочем, многое в той цивилизации.

– Но шоу-то хорошее. – В узких глазах Туяры блеснул интерес.

По мотивам этой истории сделали клевый абсурдистский мультфильм «Последний диктатор». Про бункер и все его дела. Сезонов пятнадцать, не меньше. За кадром хохочет невидимая публика: голоса женские и мужские.

– А я взяла тему: Шпильрейн, Юнг и Фрейд. Тоже теперь жалею, – призналась Туяра. И уставилась в противоположную стену, где не было ничего интересного.

– Почему?

Она дернула плечом:

– Там же все и так давно ясно. Эти идеи Фрейда, что женщинам надо рекомендовать усечение клитора и прочий собачий бред. Противно про такого убогого говнюка писать и даже думать.

Туяра смотрела в стену и кусала губы. Вдруг повернулась так резко, что черные волосы хлестнули меня по лицу:

– Это сделала я! Ясно? Я! Вы же за этим пришли? Я!

Слезы побежали по ее щекам. Тихо и без всяких усилий, как вода.

– Туяра, о чем ты… Ты что-то сделала с кроликом? Это ты разрезала сетку? Зачем? Что было на камере?

Она заорала мне в лицо:

– Какой кролик? При чем здесь кролик? Не понятно? Я! Я ей сказала! В тот вечер! Что всем про нее и Томми расскажу! Тогда ей конец! Всей ее политике – конец!

– Погоди, Туяра. У мамы был роман с учителем? Туяра!

– Я ей сказала: чтоб ты сдохла!

Туяра упала лицом на руки и зарыдала.

Не зная, как ее успокоить, я заговорила ровным, доброжелательным тоном:

– Ты знала о романе мамы с Томми. Так? Ты уверена?

Она ревела, трясясь всем телом.

Я тряхнула ее за плечо:

– Туяра!

А потом мне показалось, что меня сбил поезд. Я отлетела к стене. Впечаталась спиной, так что воздух выбило из легких. Бешеное лицо Айны было придвинуто к моему. Кулаки ее выкручивали мне ворот, так что я начала задыхаться, хрипеть.

– Убью, сука!

Я ощутила на лице мелкие брызги ее слюны.