Мужчина без чести (СИ)

Как правило, обрывом назывался холмик перед их домом, высотой в два кухонных стола, поставленных друг на друга. А пропасть – черная от грязи лужа, простирающаяся на полметра прямо под ним. И когда «зонтики» – Эдвард и Эммет, – обгоняя друг друга, летели в самую гущу этого болота, бабушка Шерли с криками выбегала из дома и буквально за уши вытаскивала их из грязи, причитая, как же она отстирает вконец испорченную одежду.

Эммету нравилось смотреть, как прыгает старший брат. В нем была воздушность и грация – в каждом движении. Прикрыв глаза, сжав губы и чуточку улыбнувшись, он парил вниз. С не менее удачным, чем сам прыжок, приземлением.

Эммет же, однажды не рассчитав силы и подражая брату, вывернул правую ногу. Эдвард еще год дулся на мальчика за то, что теперь бабушка не выпускала их играть в «зонтики»…

Та же бабушка, к слову, любила повторять, что в одну реку дважды не войдешь. И Эдвард слепо верил ей, руководствуясь этой истиной.

Но, похоже, Шерли заблуждалась.

Обрыв, перед которым он стоит сейчас, не менее страшен, чем настоящий. И если из грязной лужи еще можно было выбраться, то из этой пропасти – нет.

Они с Беллой сидят на коленях друг перед другом, посреди немой гостиной, безмолвно глядя в глаза и больше не соприкасаясь. В карих – надежда и призрачное отчаянье. В серых – его – бесконечно простирающаяся на многие километры горечь.

Белла готовится услышать ответ. Эдвард – его дать. И оба с легкостью согласились бы поменяться местами.

За окном начинает накрапывать дождик. За окном – холодно, а здесь – тепло, даже слишком, едва ли не жарко. И жар никак не помогает делу. Мужчина чувствует нарастающее в себе раздражение, обладающее преступной способностью переплетаться с отвращением. Только бы не сорваться…

Белла не выдерживает первой. Делает глубокий вдох, сглотнув.

– Я понимаю тебя, – признается, оставаясь сидеть неподвижно. Хочет, очень хочет коснуться мужа, но не рискует. Опасается.

И прежде чем он успевает возразить, продолжает:

– Я знаю, что бывает время, когда кажется, что вокруг только темнота и ничего больше. Что нет смысла пытаться что-то сделать и куда- то идти – со мной тоже это было.

Каллен скорбно усмехается. От этого звука Белла едва ли не морщится.

– Gelibter, – сдается в пользу тяжелой артиллерии, снова произнося это слово, – на самом деле из непреодолимого в этом мире только смерть. Когда человек мертв, нельзя ничего сделать – это безысходность, потому что его не воскресить. Но все остальное… все, даже если оно ужасно… можно пережить. У них получается. У них всех. И у нас с тобой, Эдвард, у нас обязательно получится!

Интересно, насколько в свою искрометную тираду верит она сама? Сидя здесь, глядя на него и припоминая все то, что услышала прошлой ночью и этим, черт его подери, утром. Утром Вопроса…

– До стадии переживаний, – Эдвард прочищает горло, упрямо глядя вниз, на свои руки посреди темного пола, – как правило, не доходит… сейчас очень просто оступиться на крыше или перепутать чай с кислотой…

– Зачем ты это говоришь? – жмурится Белла.

– Для большей правдоподобности.

Мужчина не знает, откуда в нем столько злобы, спеси и отвратительнейшей серой безнадежности. После требования Беллы выбрать и ее, и ребенка или потерять всех, наплевательское отношение выползло из своей темной норы. А когтями оно дерет очень больно… по живому.

– На каждый день рождения мы задували свечи, помнишь? – она с трудом, но еще в состоянии делать вид, что все в порядке; по крайней мере, голосом – старается. – И всегда загадывали желание. Чего просил ты? Каждый год, Эдвард!

Каллен стискивает зубы. Цедит:

– Жить рядом с тобой.

– Со мной и..?

– С тобой. Жить рядом с тобой, – мотает головой он, раскусывая план жены, – каждый гребаный год. Чтобы без тебя не остаться.

– Ты тоже хотел Его, – девушка громко втягивает воздух, вырываясь из цепких лап всхлипов. Бережно и нежно, как настоящая мама, как всегда делала и Эсми с Эмметом, укладывает ладони на свой живот. Гладит его кончиками пальцев.

– Когда-то – да.

– Ничего не изменилось, – уверяет Белла, пересиливая испуг и подбираясь к нему ближе. Робко притрагивается к пальцам левой руки, особое внимание уделяя тонкому ободку золотого кольца, – мы вместе, мы друг друга любим, и у нас все получится.

За раздражением следует ненависть. Без промежуточных этапов и шагов она накрывает собой так крепко, что выпутаться – невозможно. Эдвард ощущает, как горит лицо и как сжимаются в кулаки ладони. От усилий сдержаться ему тяжело дышать – не та эта реакция, какой можно было ожидать после столь выматывающей ночи.

– Когда-нибудь этот ребенок с гордостью скажет в школе, что один из его родителей – существо неопределенного пола, – ядовито выплевывает мужчина, переступая через себя и глядя-таки жене в глаза. Чтобы уничтожить возможность списать все на шутку.

– Эдвард…

– Ты можешь хотя бы на минуту представить себе, что просишь сделать? – Каллен распаляется больше прежнего. Отчаянные попытки жены найти аргумент для ответа – причем конечный, беспрецедентный – будят в нем зверя. Он вырывает руку из маленьких пальчиков.