Мужчина без чести (СИ)

- Я не могу так… и с тобой… - стонет Белла, глотая слезы, - я же люблю тебя! Ну почему, ну почему ты нет?! Почему ты так хочешь…

Эдвард нагибается и обнимает жену. Забирает к себе в объятья, осторожно приподнимая ее голову и спину над подушками. Не дает закончить и не обращает внимания на слабую попытку отпихнуть себя. Делает вид, что не замечает.

Белла не желает этих рук рядом. Не желает чувствовать их, ощущать, вдыхать знакомый запах и понимать, что мужчина здесь – как тогда, у алтаря, и обещал. Но это в теории воспалённого и обозленного на весь мир из-за своей потери сознания.

А на деле…

- Неужели ничего не случилось, Эдвард? – едва слышно спрашивает, когда сдается под напором нахлынувшей нужды в том, кто хоть как-то может утешить, кто знает, кто видел… - Неужели правда ничего?..

И плачет. Плачет громко, едва ли не с воем, стиснув пальцами рубашку Каллена и теснее прижавшись к его коже. Слушает свои стоны, всхлипы, неровные вдохи. Слушает, вспоминая, как совсем недавно так же безутешно рыдал сам Эдвард. И в который раз поражается жестокости всего, что случилось за эту неделю. Жестокости по отношению к ним обоим.

- Тише, - мужчина гладит каштановые волосы, чередуя касания с поцелуями, - тише, моя девочка. Не надо…

Не надо, он прав. Ничего не надо. И держаться, и обнимать не надо. Но как же хочется! До боли, до жжения в пальцах! Больше ей некому говорить, как болит…

- У него серые глаза, - открывая потаенную дверцу мужу в свои самые сокровенные фантазии, хнычет Белла, - как у тебя…

- Они у него и будут, - Эдвард осторожно целует ее макушку, покрепче обняв за плечи, - или как у тебя, карие.

- Мои – волосы, - не соглашается миссис Каллен, утыкаясь лицом в грудь мужа и слушая его чуть ускоренное сердцебиение, - глаза – твои.

- Как скажешь, - он тут же кивает, выдавив улыбку.

На некоторое время разговор прекращается. Белла рыдает, по-прежнему не в силах прекратить, а Эдвард терпеливо сносит эту истерику, перебирая ее локоны. Но спустя пять минут даже его терпение кончается.

- Тебе нельзя сейчас плакать, - поцеловав ее висок, а затем, спустившись к уху, сообщает мужчина.

Белла жмурится.

- Мне все равно.

И вправду – а как иначе? Ради чего теперь?.. Ради кого?

- А мне нет, - Эдвард хмыкает, убрав со взмокшего побелевшего лба Беллы темные волосы, - и ему тоже.

Сначала Белла не обращает внимания на эту фразу. Принимает как оговорку… но минуту спустя, проиграв в голове еще раз и сопоставив…

- Ему? – севшим голосом переспрашивает, стиснув зубы.

- Ребенку, - со взрослой снисходительностью объясняет Белле мужчина, - это мнение твоего доктора.

- Какому ребенку?..

У Беллы в голове медленно, но верно прорисовывается полупрозрачная картинка. Такая миражная, такая хрупкая, что она боится ненароком коснуться ее мыслями, дабы не разбить, не уничтожить. Крохотный огонек надежды, потухнувший, казалось бы, ночью в ванне, с красным маревом вокруг, загорается снова. Едва заметно.

Не сходится. Нельзя. Невозможно.

А как же хочется!..

- Dama, - Эдварду не нравится ее тон и неожиданно проснувшаяся дрожь, ставшая теперь как озноб, - давай ты успокоишься, и мы обо всем поговорим, ладно?

- Эдвард, какой ребенок?.. – жмурясь, как при загадывании самого заветного желания, переспрашивает Белла. Не успокоится, пока все точки не станут над «i». Не посмеет.

Тихонько усмехнувшись, Эдвард немного отстраняется, но жену по-прежнему держит в руках. Заглядывает в ее глаза, правой рукой погладив по левой скуле, по которой до сих пор бегут слезы.

- Кареглазик или сероглазик. Наш ребенок, Белла.

В сером взгляде впервые нежность при произнесении этих слов. Впервые, слово во сне, блеск. Ему не плевать. Ему хочется. Он… любит!

- Я не?.. – вздрогнув, Белла автоматически накрывает ладонью живот. Левой. Неужели?

- Нет, - Эдвард уверенно качает головой, едва заметно морщась от ее предположения, - ну что ты!

- А как же?.. Я думала… филатха, Эдвард! Филатха! Где она? – как незыблемое доказательство, в котором теперь уж очень хочется сомневаться, Белла приподнимает руку с капельницей. До смерти боится оказаться права и до ужаса желает убедиться, что ошибалась. Теперь не огонек, теперь костер надежды. Теперь не стеклянная картинка – теперь каменный столб. Из веры.

- У меня, - мужчина, подавшись немного назад, выуживает из кармана заветную красную ниточку, с непониманием глядя на жену, - им надо было поставить капельницу, и я снял ее.

Сжав свое украшение так крепко, как только возможно, разглядывая его во всех ракурсах и при лучшем свете, Белла снова плачет. Плачет, широко-широко улыбаясь. До того, что болят губы.

- Я беременна, - едва слышно шепчет, горящими глазами оглянувшись на мужчину.

- Беременна, да, - подтверждает он, легонько чмокнув ее в лоб, - им удалось остановить кровотечение.

Похожее ощущение счастье – безбрежного, полного и яркого как никогда, охватывало Беллу лишь однажды. На свадьбе, когда на палец мужа надела кольцо и стала его. По-настоящему. Навсегда.

А теперь… теперь еще один подарок, еще один дар. Вторая жизнь после, казалось бы, смерти.

Не хватит благодарности…