Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга первая

Но, как всегда, за порогом «многих», всегда находятся «немногие», я не оказался в их числе.

Только и остаётся оправдываться, буквально повторять как слабое утешение, не ведал, что творил[116]…

Или ещё лучше, если хватит душевного здоровья, улыбнуться себе, не ангелу и не злодею.

Улыбнуться улыбкой Кабирии[117].

Насколько мой «феминизм» обусловлен опытом моей семейной жизни?

Как и в случае с бабушкой, развожу руками. Остаётся ретроспективно выстраивать одновременно мой мемориал, мои мемуары, и мою концепцию.

Конечно, больше концепцию, чем мемориал и мемуары, захлопывая створки перед посторонним взглядом.

В чём-то я прозрел уже в присутствии жены. Ещё больше позже, в её незримом присутствии-отсутствии. Достаточно сказать, что не только вся книга, но и мои публикации, которые собираюсь включить в книгу, написаны после смерти жены. И в связи с женой. Даже в тех случаях, когда те, о ком пишу, бесконечно далеки от неё.

И внимательный читатель, без труда обнаружит мою исповедь, хотя и без прямого высказывания.

Мне осталось сказать, что жена была из Баку, точнее из пригорода Баку, который мы вправе отнести к «апшеронскому культурному ландшафту».

Вольно или невольно она способствовала тому, что мне открылось «дыхание» этого культурного ландшафта. О «культурном ландшафте», в том числе об апшеронском «культурном ландшафте», поговорим чуть позже.

…любимая книга моего детства

Эта книгу храню до сих пор, хотя страшно обветшала, пожелтела, страницы рассыпались, пришлось, как в кокон, упрятать её в канцелярскую папку.

В те годы издавалась такая серия «роман-газета». В том же формате издавалась другая серия, «новинки детской литературы». Оба издания действительно были как газета, газетная бумага, тонкая обложка, большие тиражи.

В этой серии и была в 1946 году издана книга Рувима Фраермана[118] «Дальнее плавание» (тираж 150 000 экземпляров, цена 3 рубля). Любимая книга моего детства.

Фамилия смущала и тогда, ведь «фраер» в те годы означало то же, что сегодняшнее «лох». А тут вдруг целая фамилия, как признание в «лоховости». Другая особенность этой фамилии, тогда не бросалась в глаза.

Пытался прочесть эту книгу своим детям. Ничего не получилось, заскучали с первой же страницы. Попытался прочесть внукам. Тот же результат. Может быть ещё не вечер, может быть, успею ещё кого-то зацепить. Хотя надежды мало. Другие времена, другие вкусы.

По другой повести Фраермана «Дикая собака Динго или повесть о первой любви» в 1962 году был снят фильм «Дикая собака Динго»[119], который в те годы (годы оттепели) тепло был встречен зрителями и критиками. Несмотря на успех фильма, Фраермана Р. сейчас мало кто помнит.

Так что же меня, 10-ти летнего в те годы подростка, зацепило в «Дальнем плавании»?

Как случилось, что помню книгу до сих пор, через 68 лет (!)?

Что сохранилось в памяти?

Что в ней оказалось такого, что решил включить «любимую книгу детства» в контекст «моего феминизма»?

Книгу с тех пор не перечитывал, да и сейчас, не собираюсь перечитывать. Смешно старому человеку выносить приговор себе десятилетнему. Достаточно того, что просто смотрю на эту обложку, понимаю ее кондовую «советскость», но не могу не улыбнуться, то ли самой обложке, то ли самому себе, тогдашнему и теперешнему.

…Юная Анка в преддверии первого сентября испытывает неизъяснимое блаженство. Что-то прекрасное ждёт её впереди. К тому же должен вернуться с фронта её любимый учитель истории. Но как выяснится чуть позже, предчувствие радости её обмануло.

Учитель истории действительно вернулся, но со шрамом на лице. И этот шрам Анка не смогла пережить. Она затосковала, сама не понимая от чего, не смогла сама с собой справиться. Отличница стала плохо учиться, пропускать занятия. И только к концу учебного года (так запомнилось) преодолела свои психологические фобии. Повесть, конечно, должна была закончиться хеппи-эндом, не самоубийством же героини…

Перечитывать повесть не захотел, но не удержался, заглянул в самый конец повести, в самые последние её строки:

«…ибо юность всегда прекрасна, и ничто не заставляет нас так сильно любить её, как то, что с ней разлучает, – невозможность вернуться».

Признаемся финал (и не только финал!) совсем не кондовый, и не плакатный. И могу вообразить как я тогда, вчитывался в эти строки, испытывая восторг, и мало обращал внимание, что это книга о печали, о том, что безвозвратно уходит, навсегда.

Неожиданно вспомнил историю, которую рассказывает А. Ф. Лосев в своей книге «Диалектика мифа».[120]

…Молодая девушка влюбляется в молодого священника, в его облик, в его проповеди. Она признаётся молодому священнику так страстно, что тот решает разорвать путы своего сана. Но когда тот является перед молодой девушкой, в обычном цивильном костюме, без бороды, свежевыбритый, наваждение вдруг исчезает. Девушка не в состоянии полюбить этого, совершенно другого человека…