Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга третья

Сэлинджер придумал героя на все времена, который будет вечно выламываться из ряда Гамлет, Фауст, Растиньяк, Иван Карамазов[130], другие, но будет оттенять этот ряд, придавать ему новый объём, новое стереоскопическое видение. Художественным открытием Сэлинджера стала интонация романа (мы вправе сказать, «музыка романа»), которая исключила необходимость подробных описаний в стиле Бальзака[131] или Диккенса[132].

Приведу самые первые строчки романа, которые, на мой взгляд, говорят сами за себя:

«Если вам на самом деле хочется услышать эту историю, вы, наверно, прежде всего, захотите узнать, где я родился, как провёл своё дурацкое детство, что делали мои родители до моего рождения, – словом, всю эту дэвид-копперфильдовскую[133] муть. Но, по правде говоря, мне неохота в этом копаться. Во-первых, скучно, а во-вторых, у моих предков, наверно, случилось бы по два инфаркта на брата, если бы я стал болтать про их личные дела. Они этого терпеть не могут, особенно отец. Вообще-то они люди славные, я ничего не говорю, но обидчивые до чёртиков. Да я и не собираюсь рассказывать свою автобиографию и всякую такую чушь, просто расскажу ту сумасшедшую историю, которая случилась прошлым рождеством».

Запись в дневнике: июль, 2016 год

Ещё до завершения книги, посылал отдельные тексты своим друзьям и коллегам. Не столько для рецензирования, сколько для того, чтобы ощутить обратную связь с окружающим миром. Ведь может случиться, пишешь в уединении, забывая о мире вокруг (это нормально), увлекаешься, переоцениваешь то, что написал и окончательно теряешь голову (это уже не нормально).

Иногда понимаешь, тот или иной текст, не самый точный, не самый внятный, и не удивляешься, что это отмечают и твои «рецензенты». Так случилось с моим текстом про «Отелло» Вильяма Шекспира.

Что же следовало сделать? Или доработать текст или просто выкинуть его в корзину. На первое не хватило терпения и воли, на второе мог бы смело решиться, не отношусь к тем авторам, которые дрожат над каждой своей строкой. Но понял, что без этого текста, точнее без фигуры Отелло, что-то важное в смысловом спектре раздела «Жизнь и искусство: тендерные парадоксы», будет потеряно. Дело в том, что Отелло называю одним из самых «мужчинских мужчин». Это его беда, его проклятье, его непреодолимая судьба. Когда побеждает в нём «мужчинский мужчина», не спасает и его внутреннее благородство.

К этой же категории «мужчинских мужчин» отношу и политика, образ которого незримо присутствует в этой книге. Но в нём нет благородства Отелло, он упивается своей ролью и своими возможностями, не чувствует своей ограниченности и провинциальности. Его невозможно назвать трагическим героем, что говорит не только о масштабе личности (и об этом тоже), но и об уровне амбиций. Если политику удаётся подмять действительность под себя, то нечем гордиться, политик этот просто не дошёл до серьёзного сопротивления действительности, которая могла бы сломать ему шею.

Великая Уловка выдаётся за высокое искусство жизни.

Без Отелло все эти рассуждения, все эти ассоциации, были бы невозможны.

«Матриархат» как вечный символ культуры

Иоганн Якоб Бахофен[134], швейцарский этнограф, в своей работе «Теория материнского права» выдвинул следующие положения:

– у людей первоначально существовали ничем не ограниченные половые отношения;

– такие отношения исключают всякую возможность достоверно установить отца, и поэтому происхождение можно было определять лишь по женской линии, как первоначально это и было у всех народов древности;

– вследствие этого женщины как матери, единственно достоверные родители, пользовались высокой степенью уважения, доходившей до полного господства женщин;

– переход к единобрачию, при котором женщина принадлежала исключительно одному мужчине, таил в себе нарушение древнейшей религиозной заповеди, то есть фактически нарушение исконного права остальных мужчин на эту женщину.

Бахофен по многим параметрам может считаться «учёным», он привлекал к своей работе огромный эмпирический материал, детально анализировал мифы, но этнографы и этнологи обращают внимание на то, что в его работах чувствуется влечение к мистике и символике.

Прав ли Бахофен в отношении «материнского права» и «матриархата» или не прав, существовал ли «матриархат» или не существовал, вопрос для науки остаётся открытым, и можно предположить, что окончательного ответа найдено не будет. Бесспорно другое. Наука, культура будут постоянно обсуждать идеи Бахофена, на это обсуждение будут влиять не только новые эмпирические данные (если они будут), но и степень интереса к тендерной проблематике. Иными словами Бахофен и «матриархат» стали символами, которые продолжают продуцировать различные смысловые контексты.

…Туареги – традиция матриархата?

информация о туарегах…

Сначала приведу информацию, которую удалось найти в Интернете, потом короткий комментарий.