Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга третья

Начнём с такого эпизода. В школе, в которой учатся Гейс и Лейли, Гейс столь откровенно выражает свою любовь к Лейли, что все его называют Меджнуном (Одержимым), и молва доходит до матери Лейли. Естественно, она не может не вмешаться и начинает отчитывать Лейли:

«Ах, сколько сплетен о тебе, бесстыдной. Ужель не слышишь клеветы обидной? Зачем себе же причиняешь вред, Чтоб доброй славы стёрся всякий след? Я слышу о тебе дурные вести – От них ущерб твоей и нашей чести. Нежней ты розового лепестка, Но только слишком разумом легка. Не нужно, как стекло, быть острой, твёрдой, И как нарцисс, быть хмурою и гордой. Скрывай лицо, хоть ты и хороша, Как скрыта в тебе чистая душа. Не кукла ты – зачем тебе наряд? Ты не окно. Пусть скромным будет взгляд. Как чаша круговая, не кружись ты, И, как напев под ладом хоронись ты. Во все углы, как тень, ты не гляди, Не стой с чужими, с ними не сиди. Ты простодушна, все вокруг – лукавы, Не стала б жертвой ты недоброй славы… Тебе любовь и вздохи не пристали. И не к лицу любовные печали… Юнец влюблённый нас не удивит, Но девушке любить – позор и стыд. Как мы теперь в глаза посмотрим людям? Сама подумай, чем гордиться будем? Я на тебя руки не подниму, – Но что отцу скажу я твоему? Что о таких делах отец твой скажет? Он, гневом распаляясь, тебя накажет… Про школьных и не вспоминай друзей, Есть кукла у тебя – дружи ты с ней. Будь, словно кукла, домоседкой вечной, Ужель тебя прельщает первый встречный? Блажен, кто дома дочку бережёт. Не знать ему мучительных забот».

Можно долго комментировать слова матери Лейли, рассуждать о том, что время в наших краях будто остановилось, – одни слова «девушке любить – позор и стыд», «будь, словно кукла, домоседкой вечной», говорят о многом, можно взять их эпиграфом к предполагаемой пьесе «Лейли» – но не будем отвлекаться.

Что же Лейли? Как она себя повела? Возмутилась? Испугалась? Подчинилась?

Послушаем Физули:

«Лейли, услышав матери упрёки, Решила в сердце: «Чародей жестокий, Судьба вершительница злобных дел, Нелёгкий начертала мне удел. Разлукою сменились дни свиданья, Мне суждено сгореть в огне страданья!» Что сделать, что сказать могла она? Ведь хитростью была она бедна… Но всё же решила проявить упорство: «Прибегну, – мыслит, – к помощи притворства».

Ясно, что перечить матери Лейли не могла, другие времена, другие нравы, но и смириться не хотела. Ничего удивительного, как может смириться живая, влюблённая девушка, если она действительно живая, и действительно влюблённая. Какой бы простодушной Лейли не была, она понимает, что самое страшное, если ей больше не позволят ходить в школу, и она не сможет больше видится с любимым. Она прибегает к лукавству, даже к хитрости, и какой нормальный (психически нормальный) человек бросит в неё камень.

Итак, Лейли отвечает матери:

«Она сказала, очи опустив: «О мать, подруга дней моих мгновенных, О мать, ларец богатств моих нетленных! Мне эти все неведомы слова, И речь твоя понятна мне едва. С ребёнком, глупым и неискушённым, Ты говоришь о юноше влюблённом. Мне неизвестно, что произошло И что меня коснуться бы могло. Я о любви ни с кем не говорила, Лишь ты о ней мне кое-что открыла. Что за любовь, скажи, в ней смысл какой, Скорее тайну до конца раскрой! О, будь моей звездою путеводной, Чтоб больше мне не мучиться бесплодно. Учусь не самовольно в школе я, Твоей не преступила воли я. То в школу мне велишь ходить, стараться, То школы мне велишь остерегаться. Какое же мне слово повторять? Чему скажи, должна я доверять?.. Подобных слов не повторяй, прошу! И мне, несчастной, доверяй, прошу!».

Как могла мать Лейли не поверить таким словам своей дочери. А нам, если есть у нас воображение, остаётся представить эту юную леди, которая с ангельским личиком, мягко говоря, вводит мать в заблуждение. Но вновь повторю, можно улыбнуться тираде Лейли, – сама наивность, действительно, что может знать наша Лейли о любви, если не то, что открыла ей мать? – только не впадать в морализирование. Не исключено, что и сам поэт печали и страданий Физули, позволил себе улыбнуться, когда писал эти строки…

Следующий эпизод о котором говорилось в сюжете «Лейли-девственница» из пятого раздела, остаётся только напомнить.

Лейли выдали замуж за Ибн-Салама, естественно, без её согласия. Помощи ждать было не откуда, жаловаться некому, и даже если «хитростью она была бедна», она обязана была проявить изворотливость, чтобы не разделить ложе с нелюбимым человеком. Она и придумывает джинна (наверно, который вселился в Гейса), который её преследует, и которого должен остерегаться сам Ибн-Салам…

Следующий эпизод. Друг Меджнуна Зейд навещает его в пустыне и помогает влюблённым обмениваться вестями друг о друге. И Лейли просит Зейда передать Меджнуну её слова:

«Я – что бутон, уста мои закрыты, Кровь бьёт из сердца. Нет нигде защиты. А ты в стране свободы, царь царей, Свободно выбираешь ты друзей. Вслед за рукой, ты как перо, не ходишь, И где душе угодно, там и бродишь».

И далее,

«…как ни тяжела бывает скорбь, – Терпи, спины в отчаянье не горбь.»