Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Имея в виду те фильмы, ту музыку, те романы, которые и не пытаются утешить, которые знают, что могут разверзнуться небеса.

Разве трудно предположить, что музыка, которую Ада извлекала из своего пианино, не только утешала ее, но и укрепляла, помогала не сломаться, чтобы с ней не случилось.

В чём виноват Ахиллес[751], готовил себя для великих подвигов, досталась бесславная смерть.

В чём виноват Гамлет, только в том, что задал миру вопросы, которые не следовало задавать.

В чём виноват Эдип[752], ему казалось, никогда не переступал черту благородства, в результате получил судьбу худшую из худших. Будто кто-то проклял его ещё до рождения.

Только и осталось выколоть себе глаза и заставить себя жить дальше.

Можно пожалеть мужа Ады, можно пожалеть Ахиллеса, Гамлета, Эдипа, но не об этой жалости писали свои трагедии Гомер, Шекспир, Софокл.

Не об этой жалости снимала свой фильм Дж. Кэмпион.

Головой всё это понимаю, но смотреть «Пианино» больше не буду. По крайней мере, сцену, когда муж, случайно, проходил мимо.

Лучше признаюсь в собственном малодушии.

…люди более моральны… люди более аморальны

3. Фрейд говорил:

«люди более моральны, чем они думают, и гораздо более аморальны, чем могут себе вообразить».

Наверное, был прав.

Не будем искать правых и виноватых. Искусство, настоящее искусство, всегда, если оно не откровенно дидактическое, вне морали. Оно не учит, не наставляет, оно не отводит глаз, оно способно потрясти нас, чтобы сделать сильнее и чище.

…у каждого были свои принципы жизни

У мужа Ады были свои принципы жизни. Там и тогда…XIX век, колонизаторская миссия… не было в его поступках ничего предосудительного. Договорился с отцом о его дочери? Оставил пианино на берегу океана?

Смирился с тем, что пианино оказалось в доме чужого мужчины?

Не мог знать, что у женщины есть душа?

Кто кинет в него камень, если он не фарисей[753]

У мужчины, который почти как маори, были свои принципы жизни. Там и тогда не было в его поступках ничего предосудительного.

Хотел быть как маори, ничего вокруг не собирался преобразовывать, ничего не собирался «колонизировать».

Не мог он предполагать, что в нём возникнет чувственность, совсем не такая, как у маори, в которой не только дикая страсть, но и необъяснимое волнение.

Не мог он предполагать, что в этой чувственности тело женщины будет неотделимо от музыки, которую она будет играть.

Не мог он предполагать, что он будет бессилен перед этой музыкой и этой чувственностью.

У женщины, которая говорит через пианино, были свои принципы жизни. Там и тогда не было в её поступках ничего предосудительного.

Став немой, она выпала из нормального мира. Она жила больше в мире воображения, чем в реальном мире.

Она познала мужчину, который её слышал, хотя она была немой, но вдруг чего-то испугался, и перестал её слышать.

Она подчинилась отцу, собиралась подчиниться мужу если хватило бы у него терпения. Главное, чтобы не отняли у неё пианино, в котором была заключена её душа, без которой она перестала бы дышать.

И не могла она не отозваться на признание мужчины, который, несмотря на свою дикость, а может быть, благодаря своей дикости, был покорён «клавишами» её тела, которые резонировали с клавишами её пианино.

И кто виноват, что эти различные принципы жизни пересеклись так, как они пересеклись.

Но там и тогда это оказалось предосудительным, и взорвало всё изнутри.

Нам не обязательно должна нравиться эта женщина, её внешность, её манеры, её поступки, её мысли, которые мы слышим, хотя она немая.

Нам не обязательно должны нравиться эти мужчины, и муж, и тот, который похож на маори, их внешность, манеры, поступки, мысли.

Но мы должны признать силу их страстей, даже если они нас пугают.

…после того, как муж всё узнал

Некоторое время муж ничего не предпринимал.

Женщина во второй раз пошла к мужчине, в доме которого уже не было пианино.

Дочь – истинная моралистка с крылышками ангела – требовала не ходить туда. Разразилась гневной тирадой в адрес матери:

«будь она проклята, чёрт, дьявол, чтобы она грохнулась лицом в эту грязь, чтобы её собака искусала до крови».

Её прозрения ещё впереди, хотя кто знает, может быть проживёт всю жизнь в неведении. Только крылышек, которые упали в грязь, уже не будет.

Муж всё ещё надеялся, может быть что-то изменится, может быть, Ада станет с ним ласковее.

Он ничего ей не говорил, не признавался, что всё видел, всё знает, не устраивал сцен, но совершенно неожиданно для него, однажды ночью, Ада подошла к нему, робко дотронулась до его лица, до его обнажённого тела, и в следующую ночь, снова, до его обнажённого тела, даже до его обнажённых ягодиц, будто хотел понять мужчину, который стал её мужем.

Муж попросил разрешить ему дотронуться о неё,

«я тебе совсем не нравлюсь»,

но она отпрянула.

…ты больше не пойдёшь к нему?

Возможно, то, что она до него дотронулась, ведь раньше она никогда не дотрагивалась, тронуло его. На утро он сказал ей: