Н. Мотрошилова пишет о семье Арендт, что «это была неплохо ассимилировавшаяся в немецкие условия, но не порывавшая со своими национальными корнями еврейская семья». Насколько не «порывавшая», насколько это передалось самой Ханне, судить трудно. Но хочется напомнить, что после Второй мировой войны Ханна Арендт много лет занималась судьбами евреев, пострадавших от нацистского режима, и, естественно, воспринималась как представитель сионистских организаций.
Процесс над Эйхманом[776]
Ханна Арендт освещала как представитель известного в мире американского еженедельника «New Yorker»[777] и её репортажи переросли в большое полемическое исследование. Полемичность была в том, что Арендт не могла согласиться с тем, что на процессе политика заслонила юриспруденцию. Арендт считала, что даже «в случае столь чудовищных преступлений справедливость требует чрезвычайной сдержанности и отказа от всяких взываний к общественности; справедливость ещё разрешает печаль, но никогда гнев», поэтому она говорила о «банальности зла»[778]Не удивительно, что оценки Арендт принципиально разошлись с еврейским общественным мнением того времени.
…В фильме «Ханна Аренд»[779]
есть эпизод возможно придуманный сценаристом, но весьма характерный. Один из её друзей, который призвал её к себе на смертном одре, хотя ранее разорвал с ней отношений (после процесса над Эйхманом), упрекнул её в том, что она не любит израильский народ, на что Ханна ответила, а почему она должна любить «народ»…Поэтому у нас есть все основания сказать, что порывала или не порывала Арендт со своими национальными корнями, она, прежде всего, была (или стала) гражданкой мира. Таковы были её поступки, таковы были её мысли, таковы были её книги, которые в будущем она напишет.
К сожалению, в своих поступках и в своих мыслях – это нельзя сказать о его книгах – Мартин Хайдеггер так и не стал гражданином мира.
Возвратимся в Марбург, к 19-летней Ханне.
Мы уже привели мнение Ханса Йонаса о Хайдеггере, осталось привести его мнение о Ханне Арендт:
«Её (Ханну) отличали интенсивность, целенаправленность. Печать высокого качества, поиск существенности, глубокомыслие – то, что сообщало ей нечто магическое».
Другой её соученик рассказывал:
«даже в студенческой столовой порой смолкали разговоры, когда начинала говорить эта студентка. Её просто нельзя было не слушать. Когда она вступала в беседу, это была смесь самосознания и скромной застенчивости».
Естественно, Арендт оказалась среди восторженных почитателей Хайдеггера, способных воспринять как его «воодушевление», так и философствование, которое стояло за этим «воодушевлением». Лекции и семинары «волшебника из Марбурга» заставляли её самостоятельно мыслить, заново открывать тех же древних греков.
Хайдеггер, обратил внимание на привлекательную и умную (стоит ли переставить местами эти эпитеты) девушку. Хайдеггер всегда был неравнодушен к женской красоте, но в Ханне он сразу обнаружил нечто другое, отличающую эту девушку от всех других. Он пригласил Ханну в свой учебный кабинет и позже часто вспоминал:
«На ней были плащ и шляпа, глубоко надвинутая на лоб, голос отказал ей, она произносила лишь едва слышные «да» и «нет».
У Хайдеггера не могло быть сомнений, эта девушка готова ему сострадать больше чем любая другая женщина. Больше чем его собственная жена.
Ханна жила в мансарде одного из домов рядом с университетом, там обычно собирались студенты, что обсуждать услышанное в аудитории. В эту мансарду был приглашён и профессор Хайдеггер в строгой тайне от всех, даже от ближайших друзей Ханны.
Учитель стал главным мужчиной её жизни.
Смотрю на фотографию. Одноэтажный дом с мансардой, зелень вьётся до самой крыши. Дом кажется зелёным, как платье девушки, которая живёт здесь, в мансарде.
Что же произошло
Главное событие: мужчина пришёл к женщине.
Можно воскликнуть: подумаешь «новость», так было, так будет, а то, что ему 36, а ей 19, ничего непристойного.
Можно продолжать, подумаешь «новость», он преподаватель, она его студентка, моралисты могут возмущаться, но не будем ханжами, и такое случалось и случится не раз.
Ничего удивительного и в том, что встречи в мансарде проходили в условиях строгой конспирации. Он женат, у него двое детей, он профессор, известный человек, они должны скрывать свои отношения, ведь существуют не только моральные, но и социальные нормы.
Правда может возникнуть глупый (или пошлый) вопрос. Как возможны были эти