Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Жена умерла. Взобрался на груду камней у высокого каменного забора. Позвал соседку, невесту дядиного сына. Боялся посмотреть на неё. Услышал крик невестки. Понял то, о чём всегда знал. Заплакал. Спустился с груды камней. Пошёл по селу. Продолжая плакать.

Плакал о жене?

Плакал о себе?

Плакал и о ней, и о себе?

Ключевое слово «киши», мужчина, не просто пол, не просто возраст. Что-то другое, как дамоклов меч, как вечный бич. Приходиться следовать правилам, которые установили предки, стыдно не следовать, но ничего не получается.

Остаётся только горечь. Как итог всей жизни.

В повести «Камень» двое (трое?) настоящих мужчин, которых можно назвать «киши». В том значении, в каком понимают «киши» в селе.

Отец Муслима. Тот, кто мужчина, а не человек, волк, а не человек, «джанавар», а не человек. Захватчик, не знающий, что такое милость и сострадание. Мужчина.

И ещё мясник Газанфар, у которого постоянно в руках нож, потому что каждый день приходится разделывать тушу барана. Был мужчиной, а потом не стал. На него пришла похоронка, а он явился в село. Не следовало ему возвращаться, знал ведь, что происходило в селе.

Возвратился, поступил не как мужчина.

Есть ещё третий, цирюльник Абиль. Не был мужчиной. Точил, точил свою бритву, а для чего точил, так никто и не узнал. А потом стал мужчиной, понял для чего точил бритву.

Умер, но сохранил свою поруганную честь.

Допустим, что эти двое – или трое, мужчины, а остальные?

Они как незримый хор. Они постоянно на авансцене, даже если их не видно. Мы слышим их голоса, даже если они ничего не говорят.

Женщин нет. Вернее они существуют, как бы на двух уровнях. На одном уровне, они не сами по себе, они мерило мужской чести. На другом уровне, их повседневная жизнь, быт, хлопоты по дому. Они есть, и их нет.

То, что относится к смыслу жизни, к бытию, дело мужчин, остальное быт, дело женщин.

По крайней мере, так считает незримый хор, особенно когда смотрит со стороны.

Мужчины доминируют в этом мире. Они на авансцене, они за авансценой, они определяют, что правильно, а что неправильно.

Но однажды у писателя, мужчины, вырывается странное признание:

«в тот год, сколько женщин было вокруг, куда не глянешь одни только женщины, земля была переполнена женщинами».

Далее выясняется, что дело не в том, какой это год а в том, что происходит с человеком, кровь кипит, вот и кажется, что кругом одни женщины.

Посмотришь на дорогу, по ней идёт женщина, посмотришь на реку, там женщина полощет бельё. Куда и на что бы ни посмотрел, всюду видишь женщину.

Вот и весь ответ.

Нет, не всё так просто. Оказывается дело не только в том, что возраст, не только в том, что кровь кипит, не только в том, что говорим «женщина», а вновь подразумеваем «мужчина».

Выясняется, что в этом селе (только в этом селе?) всё измерялось женщиной («bu kənddə hər şeyi arvadnan ölçürdülər, arvadı hər şeynən ölçürdülər»). Это ироническое признание в том, что мужчины этого села могут думать одно, а делать другое, одному мерилу следовать в голове, другому в реальной жизни.

Ещё неизвестно, что здесь назвать бытом, а что бытиём.

Жизнь давно изменилась, но правила приличия не позволяют в этом признаться.

Мужчина давно перестал быть мерилом всех вещей, как человек у Протагора.

Но признаваться в этом опасно. Может рухнуть остов жизни.

Симметрично двум настоящим мужчинам, «киши», есть в этом селе две настоящие женщины.

Это мать Муслима.

Это невеста дядиного сына.

Это женщины, настоящие женщины. Что это означает неведомо самому автору, неведомо Муслиму, дяде, отцу дяди, неведомо другим.

Отец дяди, рассказал сыну, тот Муслиму. Запечатлелось и передаётся из поколения в поколение. То, что не вмещается в обыденные представления.

Женщина должна быть женщиной, а не опорой дома, не его хлебом, не его водой.

Женщина должна быть женщиной, остальное пустые слова.

…Arvad gərək arvad ola, a gədə, dirək-mirək boş sözdü…

Что это означает? Только то, что это касается только тех женщин, лица которых светились, когда на них падали лучи солнца, платье которых шелестело, когда их овевал ветер.

Можно что-то добавить или ничего добавить невозможно. Трудно сказать.

Может быть только то, что в слово «arvad» (женщина) трудно вместить такие разные смыслы, как жена, баба, и, собственно, женщина. Об этом мне уже приходилось писать, придётся ещё.

И ещё о том, что две эти женщины, которые женщины, прямо или опосредованно, разрушают, казалось бы, такие устойчивые и надёжные мужские правила жизни.

Наконец, ещё об одной женщине. О дядиной дочери. Жене Муслима.

Так и оставшейся безымянной, практически до конца повести. Пока не стала она старой, пока мы не узнали, что её звали Чимназ.

Для меня это главный смысл повести. Его нерв, его боль.

Понимаю, всё зависит от ракурса.

Можно вообразить такое «кино». Главный герой Муслим, Муслим киши.

Там за забором, – пока невысокий можно перешагнуть, – она, она. Недостижимая, недоступная. Здесь ты, твоя семья, твой дядя, ами, его жена, его дочь амигызы.