Мужчина и женщина: бесконечные трансформации. Книга вторая

Древних греков осенило прозрение. Они открыли (придумали, сконструировали) героев[286], в истинном значении этого слова, ополчившихся на самые основы жизни, как она «предустановлена», даже понимая, что обречены на поражение.

Они решили, что если есть арете[287], как стремление блистать, побеждать, восторжествовать, совершить подвиг, просто мужество быть собой в высоком значении этого слова, то обязательно найдётся и герой, который выберет арете (будет обречён на этот выбор), к каким бы трагическим последствиям не привёл этот выбор.

И не только в эпоху древних греков, не только в т. н. героическую эпоху, но и в т. н. пошлую эпоху, всегда найдётся Гедда Габлер, которая выберет своё арете, воскликнет: «проклятье», как избавится от пошлости и вульгарности, почему они как проклятье следуют за мной». И её бунт найдёт отзвук у других людей, обычных, нормальных, «средних», готовых, при случае спрятаться в свою «сказку», как говорит врач из «Дикой утки».

Скрытый бунт обнаружится и у женщин, обычных, нормальных, «средних» женщин, в которых живут эти гедды габлеры, даже если они смирились, если давно не бунтуют, если никогда не бунтовали, при одном условии, если в них сохранилось что-то живое, если они не сплошь состоят (предустановленная жизнь за них распорядилась) из деревянных ящиков, подобно Венере Сальвадора Дали («Венера со вставными ящиками»[288]).

Вот почему мне чужда эсхатология, вот почему настаиваю на трагическом масштабе поступков Гедды Габлер.

«Трагический», «трагическая», тем самым становятся и эмоциональным камертоном, и смысловой матрицей настоящего текста.

От этой итоговой мысли и будет (ретро, назад) разворачиваться-распутываться настоящий текст.

…характеристика Гедды Габлер

Ибсен так характеризует Гедду Габлер:

«Ей двадцать девять лет. Благородное лицо, изящная фигура, осанка горделивая. Цвет лица матово-бледный. Серые глаза отливают стальным блеском и выражают холодное, ясное спокойствие. Волосы красивого русого оттенка, но не особенно густые. Одета со вкусом, в свободное утреннее платье».

Не будем придираться к ремаркам XIX века, которые кажутся сегодня наивными. В первом приближении будем считать, что Гедда Габлер, по Ибсену, женщина бальзаковского возраста[289], со всеми коннотациями этого выражения.

По пьесе Генрика Ибсена, насколько позволяют судить мои разыскания в Интернете, снято несколько телевизионных фильмов (1954, 1963, 1981, 1993, 2006). К сожалению, эти телевизионные фильмы на русский язык не переведены, английским языком не владею, пришлось ограничиться визуальным просмотром. Хотя, у такого просмотра есть свои преимущества. Можно спокойно наблюдать за пластикой, за визуальными образами, не обращая внимания на текст.

Все актрисы, которых удалось посмотреть в роли Гедды Габлер (Ингрид Бергман[290], Джанет Сазман[291], Элизабет Белл[292], Лена Эндре[293], Фиона Шоу[294], Катарина Шюттлер[295]) старше возраста, предусмотренного Ибсеном.

Ингрид Бергман играла Гедду в возрасте 48 лет, Элизабет Белл в возрасте 40 лет, а Таллула Брокмен Бэнкхед[296] даже в 52 года. Более близки к возрасту Гедды Габлер оказались Джанет Сузман, которая играла Гедду в 33 года и Катарина Шюттлер, которая играла Гедду в 32 года.

Надо ли говорить, что возраст не играет на сцене решающую роль. Известны актрисы, которые успешно играли Джульетту и в 40, и в 50 лет. Выше я уже писал о Марго Фонтейн[297], которая из-за возраста боялась быть смешной, но танцевала Джульетту так вдохновенно, что зрители забывали о возрасте. Не буду повторять банальную истину, что в искусстве всё определяет талант, и то, что недопустимо для одних, допустимо для других. Но, всё-таки, всё-таки, мы не можем забывать, что Джульетте 14 лет, а Гедде Габлер 29…

Дело не только в возрасте актрис, играющих Гедду Габлер, сами телефильмы (скорее телеспектакли) показались мне слишком традиционными (сценография, игра актёров, ритм спектакля, и пр.). Не спорю эффектно, когда в финале, на диване, в красивой позе, лежит (скорее, «возлежит») прекрасная женщина, изящно повисла рука с почти антикварным револьвером, с виска стекает ниточка крови. Но это эффект скорее мелодраматический, чем драматический, тем более трагический. У мелодрамы свои законы, можно сказать, своё психологическое оправдание. Нам должно стать жалко Гедду Габлер, а заодно самих себя, мы готовы поплакать над судьбой Гедды Габлер, а заодно над собственной судьбой, вот если бы (классический аргумент мелодрамы) её близкие не оказались к ней такими чёрствыми, ах, если бы, если бы…