Но был и другой страх, и, одновременно, другой соблазн. Она знала возможности Рудольфа Нуриева, поэтому и пригласила на свой Гала-концерт. Она понимала, их разделяет не только возраст (конечно, возраст постоянно стучал в её висок), они буквально из разных миров и жизненных, и культурных.
Её девиз был «проще, проще, проще», отказ от любых излишеств, главное внимание чистоте и прозрачности линий в танце. Её называли: «музыкальная элегантность», её пластика была так безупречна, что один жест мог тронуть вас до глубины души. Нуриев, напротив, был воплощением вихря, стихии, безудержности.
Ей всегда хватало дерзости, всегда хватало детской бесшабашности, но она не могла знать, хватит ли у неё не только физических, но и творческих сил, чтобы выдержать состязание с Нуриевым.
Их отношения вначале складывались непросто: Рудольф не делал скидку на возраст, не пытался быть галантным, а на одной из репетиций бросил резкий вызов Марго: «докажи мне, что ты великая балерина». Марго ничего не пыталась доказать, ей удавалось гасить его нервные срывы, и самой впитывать его безудержную энергию.
При этом Марго продолжала сомневаться:
«ты предлагаешь совершенно фантастическую интерпретацию, это не мой путь, я не вижу себя в ней. Диалог на сцене не получится и лучше не браться». Рудольф не отступал, заставлял работать до изнеможения.
Позже она откровенно признается:
«Боже! Я никогда не делала в танце и половины вещей, которые делаю теперь». А Нуриев будет более категоричен: "Если бы я не нашел Марго, я бы пропал… никакая другая балерина мне не нужна».
Не прошло и года после их встречи, и они вместе станцевали «Жизель». Успех был оглушительный. Жаклин Кеннеди[490]
вспоминала: «От аплодисментов руки у людей распухли, стали чёрно-синими. Глядя на них можно было компенсировать упущенных Нижинского[491] и Шаляпина[492]. Это было одно из сильнейших художественных впечатлений в моей жизни».Как когда-то, после первого спектакля в США, Марго Фонтейн имела все основания радоваться как ребёнок.
… Утром она кормила Тито завтраком, потом торопилась на поезд, чтобы поехать в Балетную студию. После спектакля успевала перехватить сэндвич и снова мчалась в клинику. Она научилась водить машину, чтобы доезжать до станции, где садилась на поезд. При этом она не разу не заканчивала занятия с учениками раньше положенного времени.
Они, Марго и Рудольф, были как чёрное и белое. Или как белое и чёрное. Они во всём дополняли друг друга. Казалось, даже разница в возрасте специально придумана, чтобы оттенить высокую уникальность танца
По мнению критиков:
«Чувственный пыл Нуриева стал идеальным контрастом выразительной чистоте Фонтейн. Казалось их энергия и музыкальность имеют один источник…
Он – взрывной, неуравновешенный, совсем не похожий на вежливых и галантных партнёров, с которыми довелось танцевать Марго.
Она – выдержанная, степенная, усмиряющая его нервные срывы».
«Безудержной энергии Нуриева хватало на обоих. Он танцевал на грани невозможного и подталкивал к тому же Марго»
«Их встреча, казалось, была запрограммирована свыше. Поистине их дуэт стал крупнейшим художественным событием балетного мира.
Белокожая, черноволосая аристократка, за хрупким обликом которой скрывался стальной характер. Всю свою жизнь она была очень элегантна, одевалась у Диора и Ив Сен-Лорана. Нуриев – совсем другой. Он всегда был неукротимым, стихийным… сексуальным. В их союзе явно была гармония противоположностей: их называли леди и варвар. Здесь была борьба светлого и темного, идеального и неидеального. Особенно их сближало то, что и для Марго Фонтейн, и для Рудольфа Нуриева балет стал абсолютным смыслом жизни…»
…Каждый вечер она должна была вставлять ему катетер. В постель ложилась одетой, поскольку каждые три часа надо было переворачивать его большое тело. Так продолжалось почти 25 лет.
При этом она ещё умудрилась нанять какого-то проходимца, чтобы он убил человека, который стрелял в Тито. Этот тип ничего не сделал, деньги получил, но многие годы продолжал её шантажировать.
Перед встречей с Нуриевым Марго Фонтейн говорила своим близким, что устала, нет больше сил. Она собиралась закончить балетную карьеру, а подспудно прощалась с жизнью. Она задыхалась как женщина, понимала, что-то следует изменить, но не знала, как это сделать. В этот момент и появился как вихрь молодой Нуриев.
Колет Кларк: «к своему ужасу (для чопорной англичанки это действительно «ужас») я обнаружила, что она в него влюбилась. Это могло привести к беде». Марго беспомощно оправдывалась: «если я хочу танцевать с Руди, я должна быть слегка в него влюблена»
Рудольф Нуриев:
«Когда мы были на сцене, наши тела, наши руки соединялись в танце так гармонично, что, думаю, ничего подобного уже никогда не будет. Она была моим лучшим другом, моим конфидентом, человеком, который желал мне только добра».
Марго Фонтейн: