Мужчина, который забыл свою жену

– Какого черта ты тут делаешь? – начала Мэдди, открывая дверь.

– Привет.

– И?

– Я хотел встретиться с тобой – в смысле, поговорить. Серьезно.

– У тебя чертовски крепкие нервы.

Мы впервые остались наедине. В своих мечтах я воображал, что она будет все же чуть больше рада мне.

– Я подумал, что должен кое-что объяснить. Ты одна?

Из сада доносился собачий лай.

– Какое тебе дело до этого?

– Просто… ну, разговор непростой, и если дети дома, то…

– Разумеется, они в школе. (Долгое неловкое молчание.) Ладно, пожалуй, тебе лучше войти, – сдалась она и направилась в дом.

А я стоял на пороге, разглядывая огромную черно-белую фотографию пляжа Барликоув, – вероятно, чересчур долго, потому что Мэдди высунулась из кухни и недовольно бросила:

– Ну так что, ты идешь или как?

– Да, прости. Мне разуться?

– С чего бы это? У нас что, разве так было принято?

– Не знаю… я забыл.

– Кто бы сомневался… – пробормотала она себе под нос.

Пес ворвался в коридор и на радостях едва не сбил меня с ног. Я отвечал на его восторги, одновременно с любопытством озираясь по сторонам. Дом был совершенно не похож на идеальное жилище, сошедшее с картинки глянцевого журнала о недвижимости. Наверное, какой-то совсем уж нетрадиционный дизайнер-консультант предложил использовать вазу для фруктов в качестве хранилища старых телефонных зарядников и мячиков для пинг-понга.

Мы вошли в кухню. Я не знал, с чего начать, и ужасно нервничал. Не хотелось испортить наше первое свидание. Из динамиков айпода звучала музыка, я узнал песню.

– Ой, ты любишь «Колдплэй»! Я тоже! – обрадовался я.

– Не ври, ты терпеть не можешь «Колдплэй». Вечно заставлял меня их выключать.

– Ах вот как… но сейчас уже люблю…

– Слушай, Воган, что происходит? Ты не отвечаешь на мои письма, потом заявляешься в суд и устраиваешь там шоу. – И она озадаченно нахмурилась.

– Э-э, видишь ли, дело в том, что пару недель назад… двадцать второго октября, если быть точным, где-то после полудня, думаю, я…

– Что?

– Вроде как… родился заново.

– Ты что, принял крещение? – Она смотрела с откровенным подозрением.

– Нет, что ты! Выходит, судя по твоим словам, прежде я не был христианином. Надо же, а я и не знал.

– О чем это ты?

– Я неделю провел в больнице, после обратимой амнезии.

– После чего?

– Ну, из моего сознания сами собой стерлись все личные воспоминания. Я забыл, кто я такой, свою семью, друзей, забыл собственное имя. И память все еще не вернулась. Мне рассказали, что мы с тобой женаты пятнадцать лет, а знакомы вообще двадцать. Но сейчас, стоя здесь, в кухне, я чувствую себя так, словно разговариваю с тобой впервые в жизни.

Она долго с подозрением разглядывала меня.

– Да пошел ты!

– Это правда. Можешь позвонить в больницу…

– Чушь собачья. Не знаю, что ты затеял, но этот дом ты не получишь! – Когда она ругалась, акцент становился заметнее, – легкий скаус [6] , чуть ослабленный двумя десятилетиями жизни на юге.

– Ну вот, и Гэри рассказал мне, что мы с тобой разводимся, хотя я совершенно не помню почему. Доктор сказал, что триггерным моментом для развития амнезии стал стресс, который я испытывал при разрушении брака.

– Стресс, который ты испытывал! Да тебя тут вообще никогда не было, чтобы хоть что-то почувствовать! Ты вечно торчал на работе допоздна или болтался где-то со своим Гэри, а вот я-то как раз и переживала этот самый стресс, причем в одиночестве, и, кстати, ни о чем не забыла!

– Какая милая кухня, такая по-настоящему домашняя.

– Ты что, совсем чокнутый, Воган? И зачем ты так похлопываешь пса, ты что, не знаешь, что он этого не выносит…

–  Не знаю! Я вообще ничего не знаю. Большую часть минувшей недели я провел в больнице с браслетом на руке, на котором было написано: НЕИЗВЕСТНЫЙ БЕЛЫЙ МУЖЧИНА. Вот, смотри, он у меня еще сохранился. А вот медальон на шее, видишь? На нем мое имя и контактные телефоны – на случай, если мозг опять отключится и я опять потеряюсь, не понимая, куда идти и кому звонить.

Мэдди грохнула передо мной кружку с чаем.

– А сахар есть? – робко спросил я.

– Ты пьешь без сахара.

– Вот и Гэри так говорит. Он еще считает, что я курю.

Она склонилась ко мне, потянула носом.

– Вот что не так – от тебя не несет табачищем. Поверить не могу – ты сумел-таки бросить.

– Я не бросал. Эта зависимость, как я понимаю, стерлась из моего мозга вместе со всем остальным.

Она стояла у кухонной раковины, сложив руки на груди, и, казалось, никак не могла взять в толк, с чего бы мне выдумывать такую экстраординарную историю. Потом взяла мобильный телефон, позвонила Линде. По мере того как та говорила, глаза Мэдди все больше округлялись, а лицо бледнело. Как только разговор закончился, Мэдди рухнула на табуретку и уставилась на меня.

– В этом весь ты!

– В чем?

– Я мучаюсь, копаюсь в этом дерьме, а ты просто стираешь память – и готово!

– Ну прости.

– Господи, а как же дети? Как будто им мало несчастий из-за нашего развода, так теперь папаша вообще их не узнает!

Она едва не плакала, и мне жутко хотелось ее утешить, но, если верить языку тела, мне не следовало сейчас лезть к ней с объятиями.

– Врачи считают, что у меня есть шанс поправиться, – хотя, кажется, они так и не понимают, что произошло.

– Дети скоро придут из школы. Что я им скажу? Тебе нельзя здесь оставаться – они на всю жизнь перепугаются.

– Понятно. Тебе виднее, что для них лучше.

– Да, и тут ничего не изменилось. – Но, заметив мою растерянность, она смягчилась. – Извини. Просто…

– Все нормально. А куда можно выбросить чайный пакетик?

– Туда же. Ой, ну да, открой вон ту дверцу. Так непривычно…

– Ух ты, как здорово придумано – крышка поднимается, когда открываешь дверцу. В самом деле отличная кухня.

– Я в суде сначала подумала, что ты не в себе. Все время пытался поймать мой взгляд, зачем-то махал руками.

– Прости, но это вполне нормально – хотеть познакомиться со своей женой, прежде чем развестись.

– Боже правый, но ты же был под присягой – ты поклялся говорить правду.

– Я и говорил правду – что не могу вспомнить.

– Так… Все равно не понимаю. Ты что, в прямом смысле нас не помнишь? Вообще ничего?

– Ну, не совсем.

– Как это?

– Недавно пара эпизодов все же всплыла в памяти. Я помню, как у нас палатка упала во время путешествия по Ирландии и как ты делала объявление по радио в поезде.

– Точно, нас еще за это ссадили с поезда.

– В Дидкот-Парквей.

– Нет, это было в Илинг-Бродвей.

Я не стал спорить, хотя дело определенно происходило в Дидкот-Парквей.

– Но это все. Да, еще как-то ночью мне снился кто-то по прозвищу Бэмби.

Мэдди слегка зарделась, но промолчала.

– Эй, ты его знаешь, да? Кто этот Бэмби?

– Ты меня когда-то так называл. Много лет назад, когда мы еще учились в университете.

– Бэмби?

– Ты говорил, что у меня такие же глаза. И я, дура, на это купилась.

– Но это же мужское имя, нет?

– Да, и еще так зовут олененка. И я была на него похожа.

– Теперь ясно… Рискуя быть бестактным, все же замечу – у тебя очень красивые глаза.

Мэдди растерянно отхлебнула чаю.

– Нет, ты точно все забыл. У меня «красивые глаза»? С чего это, черт побери? Ты же сказал, что я эгоистичная корова, погубившая твою жизнь.

– Я? Прости, если я так говорил. Но я ничего подобного не помню.

– Ах, как тебе повезло.

– Вообще-то не слишком, – хмыкнул я, глядя в пол. – Трудно начать жизнь заново.

– Прости. Мне пока тяжело это осознать. Так ты что, не знал своего имени и все такое?

– Всю неделю, что торчал в больнице. И все время думал, кем же я был до амнезии. Удачно ли сложилась моя жизнь, был ли я порядочным человеком, – понимаешь, о чем я?

– Надеюсь…

– И вот оказалось, что моя семья распалась, я болтался по чужим углам и потратил все сбережения на адвокатов.