Воспоминание это спровоцировало во мне всплеск любви и гордости. И появление Мэдди в вагоне показалось одним из самых ярких моментов в мировой истории. С какой безмятежностью она уселась на свое место и принялась жевать бутерброд – это же величайший комедийный шедевр!
А еще мне стало жутковато – от того, что фрагменты нашего общего прошлого, возвращающиеся к жизни, столь малы. Я будто жил в крошечной клетке, метался по ней, стукаясь головой о потолок и разглядывая знакомые кирпичики в стенах и полу. Я располагал крайне подробной картой собственной жизни начиная с 22 октября и несколькими мелкими кадрами аэрофотосъемки всего остального пространства.
То давнее приключение в поезде всплыло в памяти само по себе – ровно в тот момент, когда я проснулся, без всяких логических ассоциаций или сигналов. Если не принимать во внимание, что, засыпая, я думал о Мэдди и продолжал думать о ней, едва открыв глаза. Минуло уже несколько дней после суда, и в то утро я проснулся поздно. Отчаянно хотелось, чтобы Гэри или Линда подтвердили пробудившуюся в памяти историю, но они уже ушли на прием к врачу. Думаю, Линда специально попросила о дополнительном ультразвуковом обследовании, чтобы убедить Гэри, что внутри нее действительно есть Дитя.
Я приготовил себе чаю и подумал, не выпить ли его без сахара, как любил прежний Воган. Если уж возвращаться к норме, рассудил я, следует попробовать поступать так же, как раньше. Отхлебнул, скривился и потянулся за сахарницей. Побродил в пижаме по квартире. Рассмотрел корешки книг на полках, целые ряды биографий знаменитостей, написанных другими людьми. Включил телевизор, пощелкал пультом – сплошь мыльные оперы, где члены семьи орут друг на друга, перемежаемые рекламными роликами, в которых счастливые семейства радостно друг с другом обнимаются. Выключив телевизор, я некоторое время таращился на пустой экран. За подставкой для телевизора клубились спутанные провода, удлинители, ненужные разъемы, электрические вилки. Хотелось навести порядок, воткнув каждую вилку на положенное ей место.
– Ну давай же, давай! – не выдержал я, шлепая себя по лбу, как будто можно было восстановить картинку, стукнув по крышке телевизора.
Я решил, что должен поговорить с Мэдди, один на один. Наверное, она все еще злится на меня за выкрутасы в суде, но я все равно обязан рассказать, что со мной произошло. На тот случай, если ее не окажется дома, у меня был адрес «студии», где она работает. Выяснилось, что Мадлен не занимается живописью, но все же она художник – продает фотополотна с лондонскими достопримечательностями, что дает ей возможность заниматься более творческой работой и участвовать в выставках. И теперь я еще больше гордился ею. Мэдди была фотографом, и, судя по всему, отличным. Здорово все-таки, что женщина, с которой я развожусь, не проводит субботние дни в бесконечных съемках чужих свадеб.
Через час я был готов выйти из дома. Напоследок еще раз оглядел себя в зеркале. А потом пошел и опять переоделся.