Мужчина с собачкой

Дело пока проясняться не спешило, и тратить нерабочее время на тщетные поиски не стоило. Глеб понимал это и принимал как неизбежный факт. Он жалел погибшего аптекаря, его дочь, куда-то запропастившуюся, но прямо сейчас ни он, ни кто-либо еще не мог никому из них помочь.

– Утро прольет свет, – убежденно сказал Ковальский, поднимаясь из-за стола. – Пойдем, девочка.

Он не особо рассчитывал на успех, но, к немалому изумлению управленца, собака вскочила, стоило Глебу направиться к выходу.

– Отлично, – кивнул он. – Просто отлично. Похоже, ты у нас весьма дрессированное животное.

Стоило взглянуть на собаку, как та мигом посмотрела на него в ответ, и в глазах зверя Ковальский прочел все, что его молчаливая слушательница думала о мужчинах, смеющих обзывать даму в лицо… в морду животным.

– Ладно, не животное, – хмыкнув на собственную разыгравшуюся фантазию, пробормотал следователь. – Но не собакой же тебя называть? Кличка у тебя есть?

Они прошли по коридору мимо давешней рухляди и свернутых ковров к боковому выходу, и уже на улице Ковальский решительно заявил:

– Еще неизвестно, как скоро найдется твой хозяин, так что надо придумать что-то временное и подходящее. Итак, рейна Собака, какова будет ваша собачья фамилия?

Глава 2 Собачья фамилия

– Вот тут я и живу, – сообщил Ковальский собаке, махнув внушительным свертком на высокий двухэтажный дом из светло-серого кирпича под выгоревшей на солнце рыже-коричневой черепицей. По углу дома змеился плющ, оплетая окно с видом на реку и почти полностью закрывая стену на уровне второго этажа. Каждый год хозяйка плевалась, выдавала Глебу огромные садовые ножницы, предлагая остричь поросль, но следователю нравилось, как плющ оплетал его длинный балкон с видом на Замостице. Ковальский мог с комфортом наблюдать за прохожими, сидя в плетеном кресле, а его снизу никто не замечал.

Собака и к дому, и к палисаднику отнеслась равнодушно, гораздо больше симпатии проявляя к газетному свертку, в который мясник с шуточками и прибауточками завернул три килограмма отменной свинины.

– Я тоже есть хочу, – поделился Глеб, видя блестящие молящие карие глаза. – Целый день непонятно на чем…

Вынув из кармана ключ и глянув на дверь хозяйки, Ковальский со всей серьезностью заявил:

– Так. Веди себя прилично. Ясно?

Собака слушала удивительно внимательно, чуть склонив голову набок.

– Хракс… Дожили! Я с собакой договариваюсь. Бабкин пудель тоже слушает, а потом мебель грызет.

Собака посмотрела на следователя так, что тот мигом захотел взять и свои слова, и подозрения назад. «Ты оскорбляешь меня в лучших чувствах, – как бы говорил собачий взгляд. – Я тебе не какой-то безмозглый пудель, я собака умная и воспитанная. Настоящая королевская персона среди собак. Такие не грызут мебель, не пачкают ковры, и ты, старший следователь, эти инсинуации оставь!»

– Ладно-ладно, – тут же примирительно проговорил Глеб. – Я тебе поверю. Но хозяйка в этом доме – рейяна строгая. Заселяла она меня одного, без соседей и питомцев. Так что веди себя тихо, не гавкай. А то погонят нас, не посмотрят на чины и звания.

Зверь деликатно промолчал, всем своим видом выражая готовность слушаться за честно разделенное на двоих мясо. Ковальскому и самому хотелось разделить и уже поесть.

– Пожрать, – поправил он сам себя. – Я уже в той стадии, когда хочется не есть, а совершенно точно жрать.

Ключ со щелчком отпер дверь, впуская мужчину и собаку в узкую прихожую. Изначально двери в этой части дома не было, поэтому при перепланировке в две отдельные квартиры вышло множество престранных казусов. Так, прихожая Глеба напоминала больше чулан и коридор для прислуги, чем, в сущности, и была когда-то. Из-за этого любой гость сначала считал, что Ковальский живет в тесной и неуютной квартире. Но за прихожей начиналась просторная гостиная таких размеров, что в ней впору было устраивать литературный салон.

– Правда, гости умерли бы от давки, пытаясь сначала пристроить свои плащи, пальто и шляпы в прихожей, а после – забрать имущество, – хмыкнул следователь себе под нос, коленом подталкивая собаку вперед.

По прихотям планировки из гостиной любой человек мог попасть на кухню. Она притаилась сразу за стенкой, отчего звать гостей опять же выходило несподручно: ароматы завтраков, обедов и ужинов беспрепятственно проникали в гостиную, а стоило хоть раз неудачно поджарить лук или попытаться изобразить что-то похожее на котлеты, как запах на неделю заполонял оба помещения, мешая хоть какому-то культурному общению.

«Что это за вонь?» – спросила последняя Глебова гостья, сидя на диванчике и зажимая нос тонкими пальчиками с блестящими ноготками. Ковальский тогда обиделся и больше девушку в гости не звал.

Не менее смущающим оставался и тот факт, что единственный санузел в квартире располагался на втором этаже, соседствуя с единственной спальней, а попасть на второй этаж можно было только из кухни. В итоге без двусмысленности никак не получалось обойтись, и всю личную жизнь, если таковая возникала, приходилось строить через прогулки и сидение в кафешках.