Мужчина с собачкой

– Я о том, что не могу больше здесь жить, – сказала мама и топнула ножкой. Мы с отцом, сидевшие на подстилке, воззрились на нее снизу вверх в полнейшем недоумении.

О чем она? Разве можно не любить Броцлав?

Стоп! Этот разговор произошел давно. Я была еще ребенком…

Стоило моргнуть – и налетел ветер, вздувая и подстилку, и плед у меня на коленях, и яркое желтое мамино платье. Небо в секунду заволокло серыми тучами, тяжелыми и ноздреватыми, запахло озоном, влажной горечью опавших листьев и стоячей водой.

– Мама? – позвала я, пытаясь стряхнуть плед, заслонивший мне обзор. – Мама!

Ее не было. Как не было подстилки, корзинки и кружек. Солнечного дня и охапки сухих листьев на берегу спокойно текущей на юго-запад реки.

– Папа? – обернулась я к отцу.

– Тебе нужно бежать, – вымолвил Казимир Новак сереющими губами. Серость болезнью расползалась по его коже. Выцвело лицо, шея, газетными чернилами взвились на ветру прежде темно-каштановые волосы. Последними померкли глаза. Потухли, как свет в окнах.

Я вскочила и отшатнулась. Плед слетел на землю и осыпался прахом.

– Беги! – крикнул отец, рассыпаясь мелкой пылью вместе с лесом, травой и рекой.

Пространство сузилось, превратившись в крошечный клочок земли под ногами. Сглотнув, я отступила и устремилась прочь. Крик гнал меня все быстрее и быстрее, пока я против воли не опустилась на четвереньки, словно так могла быть проворнее.

– Скорее! Беги!

Я тяжело дышала и тихо скулила от боли в груди. Убежать не выходило. Ничего не менялось вокруг, лишь тьма сгущалась, обещая проглотить меня.

– Клара! – услышала я крик и сделала то единственное, что могло меня уберечь: укусила того, кто попытался схватить.

* * *

– Чтоб тебя!.. Хракс!

Глеб отдернул руку и зашипел от боли. Ладонь обдало жаром, из ранок на ковер заструилась кровь. Да так обильно, будто псина его не куснула разок, а по локоть руку отхватила.

– Р-р-р! – не хуже какого-то пса выдохнул Ковальский, вскочил и ринулся на кухню, рассыпая за собой кровавый дождь. – Этого только не хватало!

Тянуло пнуть косяк, но следователь резонно побоялся в довершение неудачного дня еще и ногу сломать. С его удачей станется!

– Клара! Собака, проснись! Всех перебудишь! – обернувшись, крикнул мужчина и крутанул вентиль. Вода шумно обрушилась на рану, причиняя боль, и заструилась в слив розовым потоком. – Надо же. Не такая уж огромная собака, а зубы здоровенные и острые.

Стоило разозлиться, но Глеб не обнаружил в себе и тени этого чувства. Сам виноват. Понадеялся на что-то, а ведь мало знал о прежней жизни собаки. А ведь ту могли бить… Или она пережила сильный испуг, травму. А тут он, умный такой, полез к дергающейся во сне и скулящей животине.

– До двадцати восьми лет дожил, а ума не нажил, – фыркнул Ковальский, рассматривая дырочки на ладони. Стоило поколдовать, но, как и почти все маги, выбиравшие стезю правопорядка, он посещал лишь курс базовой виталистики и не рискнул бы использовать свои навыки прямо сейчас. В управлении мелкими травмами чаще всего занимался или штатный виталист, или, если проблема оказывалась незначительной, – Влодек, умевший штопать ссадины, царапины и укусы. Против головной боли или похмелья умения младшенького представителя коллектива почему-то сбоили.

Когда кровь почти перестала течь, Глеб осторожно отряхнул руку и выдвинул ближайший к мойке ящик. Там у него хранились лекарства, бинты и всякие полезные мелочи.

– И чем бы это все обработать? – сам себя спросил Ковальский, здоровой рукой перенося на обеденный стол пузырьки и тюбики. – Давненько я не получал ран.

Обернувшись, он обнаружил понуро сидящую на пороге между гостиной и кухней собаку. Даже в предрассветном полумраке он видел ее виноватый взгляд и грустно опущенные уши. И не удержался от усмешки. Уж больно забавно смотрелась эта раскаивающаяся моська.

– Я не злюсь, – сообщил Глеб. – Сам дурак.

Рука болела, конечно, и рейян чувствовал, что заживать ранки будут долго и мучительно, но даже ругаться не стал.

– Сейчас намажем, замотаем и будем дальше спать, – как можно спокойнее сказал он, включая свет, чтобы прочитать надписи на этикетках. – Что тут от боли?

Собака, все еще понуро опустив голову, помялась на пороге, а потом двинулась к мужчине. Глеб не без интереса наблюдал за маневрами животного. Быть покусанным повторно он не опасался, уж больно осознанная вина сквозила в глазах собаки.

Сев рядом со столом, псина осторожненько пристроила голову на соседний стул, наблюдая за тем, как Ковальский читает инструкции, набирает воду в стакан и глотает пару круглых шариков обезболивающего. Когда следователь стал выискивать обеззараживающее, собака оживилась, приподнялась, обнюхала тюбики и баночки и ткнулась в одну из упаковок носом. Удивившись реакции, рейян все же взял выбранную зверем баночку голубого стекла, в которой оказалась мазь двойного действия, сделанная в аптеке Новака.

– Этой? – с улыбкой спросил Ковальский. – Сама покусала, а теперь сама выписала лекарство? Интересненько.