Мужчина с собачкой

Шатенки, кривясь от того, что оказались чем-то средним между первыми и вторыми, взяли на вооружение все, что было им предложено. Будто желая превзойти остальных, эти рейночки взялись лгать обо всем, даже небо выкрасив в алый цвет. Несколько дней даже на тривиальные вопросы о времени, погоде, книге или компоте в столовой от них нельзя было получить правдивый ответ. А некоторые оказались настолько коварны и хитры, что даже наша директриса до обеда думала, что нынче то ли среда, то ли пятница, а в столовой то ли закончились сушеные яблоки, то ли по ошибке привезли воз вяленой рыбы, которую никто не заказывал.

Узнав о том, что в книге их кожа названа самой розовой и красивой, шатенки повадились всюду ходить с ручным зеркалом, постоянно себя рассматривая и строя планы о том, как вить веревки из любых доступных мужчин.

Несмотря на повадки, блондинки, брюнетки и рыжие, все как одна, с вечера завивали волосы на бигуди, а то и на смоченную газетную бумагу, чтобы к утру волосы вились крупными или мелкими кольцами, выдавая в девицах, кроме прочего, игривость и художественность натуры.

Выходя за порог гимназии, рейночки, какой бы походкой они ни обладали до этого, мигом пускались едва ли не бегом, желая создать впечатление ветреницы, опасаясь, что по ленивой и размеренной поступи их примут за просватанных девиц. В гимназии же, отбирая друг у друга зеркало, наши рейны искали у себя ямочки на подбородке и щеках, тренировали прищур, выщипывали любой намек на сросшиеся брови или усики, а по вечерам еще и изводили на отвары против веснушек целые веники любистока и календулы, ведра огурцов и капусты, клубники и крыжовника. Особо же богатые пользовали свои носики и щечки лимонным соком. Что уж говорить о молочных продуктах, коих извели столько, что хватило бы на пару недель сытной жизни.

Кроме заботы о собственном характере и внешности юные рейны задумались и о приданом, без которого, как утверждала умная книжка, ни один рейян не возьмет их замуж. То тут, то там валялись листочки со списками одеял, перин, скатертей, простыней, полотенец, посуды, одежды и нижнего белья. Отдельной строкой в каждом списке шли серебряные приборы и рояль. Обо всем об этом писалось или сообщалось при встрече родителям и всем иным родственникам, дабы те или начали готовить все уже сейчас, или провели опись имеющегося.

Тогда же все наши юные рейны и перебрали имеющихся в Броцлаве холостяков, не упустив из виду и недавно (по нашим меркам) прибывшего Глеба Ковальского. Он даже занял какое-то почетное место в рейтинге, хотя ему и сняли изрядно баллов за рыже-медный отлив волос, склонность редко бриться и отсутствие собственного жилья.

Сейчас же, труся рядом со следователем и писательницей, я отчетливо видела повадки, которые в умной книжке приписывались особе приятной и настойчивой, которую вполне резонно взять в супруги. И это меня злило настолько, что хотелось не только вклиниться между людьми, но и основательно тяпнуть нахалку Пштиль за загребущие ручонки!

* * *

Глеб и сам не знал, что его дернуло позволить приезжей рейне последовать за ним к бабке Балабольке. Предвкушение столкновения двух этих особ растворилось где-то на середине пути, а повышенная болтливость блондинки лишь усилила небольшое раздражение. Все же Ковальский не особо общался с женщинами, раз одна из них сумела довести следователя за какой-то час наедине.

«Почти наедине», – поправил себя рейян, покосившись на трусящую подле собаку. Животное своей молчаливостью устраивало его этим вечером гораздо больше Зузанны Пштиль.

Будто почуяв внимание, Клара подняла морду и глянула на Глеба. На миг ему почудилось, что глаза у псины вполне разумные. В них светилось понимание, сочувствие и не меньшее раздражение, чем у самого старшего следователя.

«Выпроводить и заглянуть в какую-нибудь лавочку. Есть хочется так сильно, что культурных слов не осталось!» – решил Ковальский.

Бабка Мазена поджидала Глеба на чуть рассохшейся лавочке подле палисадника, за которым прятался дом из серого и бежевого местного камня. Высокая груша частью закрывала фасад и бросала узорчатую тень на стены, окна и порожек, выложенный из речной гальки и черепков бело-голубого фарфора. Порожек был сделан так искусно, что со стороны походил на творение знаменитого западного архитектора, чьей фантазии принадлежали дома, площади и целые дворцы в паре крупных городов – тех самых, от одного названия которых веяло жаром лета и сладостью винограда.

– Таки пришел ты, магиче, – вместо приветствия сказала бабка и поднялась с лавки, одернув свою цветастую душегрею. – А это кто с тобой?

– Здравствуйте, бабушка! – звонко воскликнула рейна Пштиль. – Меня зовут Зузанна Пштиль. Возможно, вы обо мне слышали? Я писательница! А вы хозяйка домика? Очень миленький. Очень… мм…

Балаболька весьма выразительно прошлась взглядом по фигуре рейны и скептически хмыкнула, увидев аккуратные туфли на тонкой подошве.