Мужчины без женщин

– Безысходная история, – сказал Кафуку. – «Дай мне чего-нибудь! О, боже мой… Мне сорок семь лет: если, положим, я проживу до шестидесяти, то мне остается еще тринадцать. Долго! Как я проживу эти тринадцать лет? Что буду делать, чем наполню их?»[11] В ту эпоху люди умирали лет в шестьдесят. Хорошо хоть Дядя Ваня не родился в наши дни.

– Я узнала, что вы одного возраста с моим отцом.

Кафуку ничего не ответил, а только молча взял несколько кассет и стал просматривать названия мелодий, но никакой музыки не поставил. Мисаки высунула наружу левую руку с прикуренной сигаретой. И только когда машины помаленьку продвигались вперед, зажимала сигарету губами, чтобы переключать рычаг передач.

– По правде говоря, я хотел проучить того человека, – произнес Кафуку, будто сознаваясь. – Того, который спал с моей женой.

После этих слов он вернул кассеты на прежнее место.

– Проучить?

– Устроить ему сущий ад. Втереться в доверие и под маской друга, выявив уязвимое место, нанести туда фатальный удар.

Мисаки, нахмурившись, задумалась над смыслом фразы.

– Уязвимое место? Например, какое?

– Об этом я не думал. Но если человек не умеет пить, рано или поздно он непременно на чем-нибудь проколется. А используя эту зацепку, устроить скандал, чтобы подорвать общественное доверие, в наше время не так уж и сложно. Дойди до этого, и суд по иску о разводе лишит его родительских прав, его жизнь станет невыносимой. Это подкосит его навсегда.

– Мрак!

– Да, причем беспросветный.

– Вы хотели отомстить ему за то, что он спал с вашей женой?

– Не совсем, – сказал Кафуку. – Просто я никак не мог об этом позабыть. Как ни старался. Ничего не помогало. Из головы не выходила картина: моя жена в объятиях другого, – она всплывала перед глазами снова и снова. Будто дух мертвеца, которому некуда идти, облюбовал угол на потолке и пристально следит за мной. Я надеялся, что спустя время после смерти жены это ощущение исчезнет, оставит меня в покое. Но ничего не исчезало. Наоборот, казалось, оно стало еще сильнее. Мне нужно было от этого избавиться. А потому – вырвать с корнем засевшую внутри злость.

Кафуку говорил, а сам думал: «Почему я делюсь сокровенным с девушкой, приехавшей из Ками-Дзюнитаки, которая мне годится в дочери?» Однако начав рассказывать эту историю, он уже не мог остановиться.

– И поэтому хотели его проучить?

– Да.

– Но реально ничего не сделали?

– Нет, не сделал, – сказал Кафуку.

У Мисаки, судя по виду, словно камень с души свалился. Отрывисто вздохнув, она щелчком отбросила горящий окурок прямо на дорогу. Надо полагать, в Ками-Дзюнитаки все так делают.

– Сложно объяснить, но в какой-то момент мне все вдруг стало безразлично. Прежнюю одержимость как рукой сняло, – сказал Кафуку. – Я перестал ощущать злость. А может, то была и вовсе не злость, а нечто совсем другое.

– Однако для вас это, несомненно, хорошо. Так или иначе, вы не причинили человеку зла.

– Я тоже так думаю.

– Но почему ваша жена спала с тем человеком, почему не могла без него обойтись, вы так до сих пор и не поняли, да?

– Да. Думаю, что еще не понял. Это для меня по-прежнему вопрос. Тот человек – бесхитростный и приятный мужчина. И, судя по всему, любил мою жену всерьез. И спал с ней совсем не потехи ради. Смерть жены его потрясла. На сердце остался рубцом ее отказ, когда она его не пустила к себе перед смертью. Так что я не мог не испытывать к нему расположение. И действительно считал, что мы с ним могли бы стать настоящими друзьями.

Кафуку ненадолго умолк и, словно бы прислушиваясь к себе, подыскивал слова, что были бы хоть немного, но близки к истине.

– Хотя, если откровенно, ничего в нем достойного нет. Допустим, характер неплохой, сам он симпатичный, улыбка тоже изумительная. И уж хотя бы не подхалим. Но все равно, таких, как он, не уважают. Прямой, но поверхностный. А со своими слабостями и актер он второсортный. В сравнении с ним моя жена – человек сильной воли и широкой души. Была в состоянии неспешно и спокойно во всем разобраться. Так почему этот никудышный человек завладел ее сердцем, и для чего ей были нужны его объятия? Все эти сомнения жалят меня и по сей день.

– В каком-то смысле этим вас как будто самого обидели. Вы об этом?

Кафуку немного подумал и прямо признал:

– Наверное, да.

– Не думаю, что ваша жена любила того человека, – лаконично сказала Мисаки. – Потому и спала.

Кафуку только посмотрел на ее профиль – будто разглядывал удаленный пейзаж. Мисаки несколько раз включала дворники, смахивая с лобового стекла дождевые капли. Новые дворники издавали дикий скрип, похожий на стенания близнецов.

– У женщин такое бывает, – добавила она.

Кафуку не нашел, что сказать, и промолчал.

– Это, Кафуку-сан, недуг. Тут уж думай не думай – все без толку. И то, что нас бросил отец, и то, что меня мучила мать, – всё это от недуга. А ломать над этим голову – дело пустое. Как-то исхитриться, пережить, осознать – и просто жить дальше.

– И все мы актерствуем, – сказал Кафуку.

– Вот именно. В той или иной мере.