— Как грубо, — Марк скривился, отпивая остывший чай. Вот он-то похож на настоящего англичанина — льет в чай пол молочника, цитирует Китса наизусть и изо всех сил сдерживает ярость, правда, чаще всего неудачно. Мне вообще кажется, что внутри у него запаян туман восточного Лондона, оттого иногда смотрит с таким холодом, не забывая растягивать губы в мнимо приятной улыбке. Как говорит моя знакомая оператор: «Главное — держать лицо на людях, а дома есть жена, которую можно отделать «Большими надеждами» Диккенса». Понятия не имею, занимался ли Марк чем-то подобным — меня он не трогал, но самое ужасное, что ловлю себя на мысли — а почему бы и нет? Почему бы ему не залепить той же Джилл пару пощечин? Раньше сама мечтала как-нибудь разукрасить его очередную жену — хотя какая их вина — остались не у дел, как и я, но у них был шанс, краткий промежуток времени, когда Марк был их. Хотя, если вспомнить сплетни и желтые газетенки, то ему лет пять назад вынесли предписание не приближаться к предшественнице Джилл. Но вроде как дело было в пьяных звонках с угрозами. Жалко, у моего отца такого предписания не было, до сих пор отвечаю на ночные звонки трясущимися руками и с сердцем в горле. — А если вдруг мне дадут Оскар, я непременно его тебе одолжу. Должен же у тебя в доме быть хоть один мужик в конце-то концов.
— Засранец, — отбросила в сторону крекер, который даже не успела надкусить.
— Испортил настроение?
Как только у меня вообще возникла мысль рассказать про Чарли с его профурсеткой? Хорошо, хватило мозгов молчать о разводе, а то бы вся съемочная группа во главе с тем же славным Марком перемывала мне кости по костюмерным. Вообще, какой-то не завтрак, а чисто бомбардировки Лондона в сороковых: кто-то прячется в подвале, кому-то повезло оказаться в метро, а кто-то как ни в чем ни бывало продает лаванду на счастье, будто блаженный.
— Не твое дело! — скрипнула зубами так, что наверняка испортила эмаль. — Никто не имеет права…
— Да-да, только ты можешь лезть в чужую жизнь, — отмахнулся, как от мухи; была бы свежая Таймс под рукой, еще бы и ей добавил.
— Ты меня позвал, чтобы издеваться? Тренируешься перед встречей с милой Джилл?
— Вот! Вот я о чем! — Марк почти ликующе хлопнул ладонью по столу. — В этом вся ты, Ада. А еще удивляешься, почему от тебя муж сбежал. Я бы тоже…
— Заткнись. — Какого черта я все еще сижу с ним? Как чувствовала — надо было остаться в номере. Ему просто некуда выплеснуть все то дерьмо, что накопилось за съемки — видела, как он вчера чуть не вцепился в Брендана после очередной придирки, а Ада всегда прекрасно выполняет роль общественного сортира.
— Неприятно? — Марк настолько мерзко ухмыльнулся, что не сдержалась и передернула плечами. Каждый раз как в дерьмо наступаешь, да почему я, черт возьми, надеялась, что сегодня раз все будет по-другому? Что он сможет проявить хоть каплю… Снисхождения, понимания, хоть чего-то. — Ладно, успокойся, я не…
Вдохновленную речь перебила вновь раздавшаяся мелодия звонка — сквозь треньканье явственно чувствовалась настойчивость звонившего. Марк, очевидно, тоже это понял, напряженно дернулся и потянулся к своему Блекберри.
— Слава королеве! — прошептала одними губами. Трескотня Джилл его отвлечет, и мне не придется выслушивать бредовые оправдания на вроде «я не хотел» и «ты все не так поняла». Лучше держаться подальше…
Марк замер, слепо уставившись прямо перед собой и сжимая в руке надрывающийся, телефон с таким усилием, что костяшки пальцев побелели. Затем слишком медленно, будто тот внезапно стал весить с десяток фунтов, поднес телефон к уху.
— Да? — И голос сиплый, неживой. — Я тут причем? — в отвращении скривил губы. — Не смогу. Нет. Я сказал — нет! — Интересно, с кем это он? Нет, нет, мне это совершенно неинтересно, любопытство погубило уже множество кошек, не хочу быть одной из них. — С какого… — Марк чуть ли не взвизгнул. — Я что-то ему должен вообще?! Сдох, и ладно! — он с такой злостью швырнул телефон, что тот скользнул по столешнице и упал на асфальт. — Чего уставилась?! — Наконец, посмотрел на меня, вжавшуюся в стул и зачем-то вцепившуюся в ручки сумки. Очень сильно хотелось убежать, но я упрямо продолжала сидеть, чувствуя, как внутри нарастает мелкая дрожь, а на лбу выступает холодный пот. Затравленно огляделась, нет, пока Марк еще не так сильно кричит, чтобы на нас обращали внимание.
— Позлорадствовать хочу. Или что я еще могу по-твоему сделать? — наклонилась поднять телефон, чтобы хоть на секунду вывернуться из-под его тяжелого и пустого взгляда. Перед тем, как положить Блекберри снова на стол, бросила взгляд на горящий экран — его дочь на заставке, она очень повзрослела и одевается так же безвкусно, как и все женщины в окружении Марка. — Случилось что-то? — В ответ помотал головой и, не поднимая головы, потянулся к сигаретам, достал одну, но прикуривать не стал, вместо этого сжал в пальцах с такой силой, что табак посыпался на стол. — Ну, выглядишь ты сейчас так, будто…