— Пойдем ко мне? Тут недалеко, — посмотрела на меня с таким прищуром, что сразу стало ясно — пьян из нас двоих только я. Все равно. «В оправе алой пены испить, уйти, от счастья замирая, туда, к тебе, где тишь и темнота»*. Вернуться к Джилл? Снова извиняться и уверять, что совершенно не хочу, чтобы с ней что-то случилось? Так я же хочу, я трус и не знаю, как иначе выкинуть ее из своей жизни, только и умею, что подкидывать поводы убежать. А вот эта пока не знает, что я по сути бешеная мразь, и потому молчит, прекрасно понимая, что вся любовь на одну ночь.
На секунду, на какую-то сраную секунду подняла лицо, и свет сломал незнакомые черты. На меня смотрела Ада. Ее темные глаза, её приоткрытые губы. По-моему, захрипел, пиво застряло в глотке. Она меня преследует? Преследует в моей же голове? Мираж разрушился в секунду, стоило лишь дернуться и призрак превратился в реальную дешевую блядь.
— Давай.
Сам не понял, как пропихнул это через глотку. Давай, я попробую оказаться в прошлом, оставаясь в настоящем, и еще раз, может быть в последний, почувствую, что существует еще в этом мире девчушка, которая по-детски трогательно благодарила меня за спасенную от паука игрушку.
Комментарий к Глава VI. Большая пустота
*Строка из стихотворения Д. Китса «Ода Соловью»
========== Глава 7. Во имя отца ==========
Звук выдернул меня из сна так резко, что от испуга я вскочила на кровати, натягивая одеяло до самого подбородка и трясущейся рукой хватая телефон. Выключен. Видимо, разрядился от чертовых звонков Чарли, которых только за один вечер набиралось под пятьдесят, и это не считая кучи сообщений со смайликами от плачущего до красного то ли угрожающего, то ли намекающего на серьезные проблемы с желудком. Чарльз все взывал к моей совести и каким-то мифическим чувствам — наверное, проблемы там все же не с желудком, а с головой — о каких чувствах речь? О чем-то тупом и горячем, что царапает горло, стоит мне только вспомнить любой обрывок из нашей совместной жизни, которая раньше была нужна только мне, а теперь вдруг стала необходима и ему? С тем же успехом можно попробовать разбудить в Сатурне Гойи нежные отцовские чувства — не осталось ничего, все рухнуло в безумие.
Звук появился снова. О, господи… Стучат в дверь. Я с остервенением потерла лицо ладонями. Только бы не Грегори, пожалуйста. Последний его приход закончился пришиванием грузиков до двух часов ночи к подолу платья Джины, о которых — ну надо же! — забыли. А вызванивать швей было уже слишком поздно. Теперь грузики, наверное, оторвались. Или их пришили не туда. Или платье украли. Или опять порвали. Или дубли платья сгорели. Помню, как-то раз у нас было только одно платье без расходников, и портному пришлось после каждого съемочного дня сшивать его обратно. Как он меня проклинал…
Я встала, чуть не уронив столик с недоеденным зачерствевшим сэндвичем — тунец не лез в горло после десяти вечера, туда вообще ничего не лезло в такое время, разве что табачный дым в нездоровых количествах.
— Иду! Подождите! — Халат не хотел завязываться — пальцы со сна не слушались и шелковый пояс каждый раз выскальзывал. — Да черт бы тебя побрал! — я просто запахнулась поплотнее и открыла, наконец, дверь. Боже мой, лучше бы там оказался Грегори. Но нет. Там стоял Марк с таким выражением неудовольствия на лице, что мне захотелось тут же запереться и лечь спать дальше, сочтя происходящее за дурной сон.
— Чего тебе? — ужасный скрежет вместо голоса, как будто ножом провели по фарфоровой тарелке.
— Как обычно, ты сама гостеприимность, — Марк нетерпеливо кашлянул и бросил на меня полный осуждения взгляд. Эгоизм, похоже, родился вперед него, иначе непонятно, с чего он решил, будто ему должны быть рады в любое время суток. — Осталось только шарахнуть дверью мне по носу. — Жаль, не могу последовать столь ценному совету — Марк успел поставить ногу у дверного косяка. — Может, впустишь?
— Ты меня разбудил, и я…
— Да-да, вижу, — Марк перебил вялые возмущения, скользнув взглядом по моему лицу, и осуждающе поцокал языком. — Пила, что ли?
Кто бы говорил! Пока пыталась придумать ответ поязвительней, Марк, воспользовавшись замешательством, с поистине кошачьей проворностью протиснулся в номер.
От него пахло табачным дымом и вчерашним пивом. Отвратительный коктейль. Я отвернулась в сторону коридора и, уставившись на ковровую дорожку ярко-зеленого дешевого цвета, сглотнула тревогу. Если он опять запьет посреди съемок — будет катастрофа. Десять лет назад пьяный подрался в ирландском баре, получив ножом под ребра.
— Нет. — Наконец, выдавила из себя, борясь с отвратительным густым запахом и только силой воли удерживая себя от того, чтобы не побежать открывать окно.