Ужасный мускусный запах с ноткой ванили и чего-то древесного, от которого мне всегда хотелось чихать, ударил в нос, едва я переступила порог. Чарльз не умел пользоваться одеколоном и устраивал настоящие химические атаки, выливая на себя сразу полфлакона.
Замерла, так и не отпустив ручку чемодана, мечтая, чтобы запах оказался галлюцинацией. Чем-то вроде фантомной боли, когда мозг продолжает думать, что отсутствующая конечность все еще на месте.
— Наконец-то. Приехала.
Чарльз явно стоял в дверях гостиной, прямо за моей спиной. Не буду оборачиваться. Ни за что.
— Что ты тут забыл?
Он рассмеялся, а потом произнес фразу, которая все же заставила обернуться:
— Я тут живу.
— Неужели? Ты должен был съехать.
— С чего это вдруг? Из-за той твоей пэмээсной истерики?
— Это была не истерика, а обдуманное решение, катись уже к черту! Сколько можно!
По прежнему чувствовал себя здесь хозяином. Хозяином надо мной. Захотелось швырнуть в него чемодан, может, тогда перестал бы злобно гримасничать. Так и остался подростком, у которого вместо мозга овсянка. Вот тебе и высшая справедливость — задумалась о том, чего не хватает — держи! И почему такое не работает с крем-брюле!
— Тише, тише! — Он вскинул руки, как будто сдавался. «Как будто» — Чарли никогда не сдается, пока не доведет меня до нервного срыва. — Не стоит усугублять. По крайней мере, пока не получу все ответы…
— Что? О чем ты? Ничего я тебе объяснять не должна, ты мне никто вообще, — попыталась пройти мимо него к лестнице, но Чарли так сильно вцепился в мое предплечье, что я вскрикнула. Осклабился, сближая лица, а я онемела, как будто все внутри превратилось в отвратительную комковатую вату. С трудом заставила себя пару раз дернуться, но выкрутиться из захвата не получилось.
— Боюсь, тебе все же придется объясниться, — потянул меня в сторону гостиной, я в последнем усилии уцепилась за косяк арки, ноготь больно подломился — тянул изо всех сил.
— Я ничего не делала! — «Раз верещишь — точно виновата!» — Так орал мой папаша от раза к разу. А я не могла перестать оправдываться, хотя и правда ни в чем не была виновата. Мне просто было страшно. Страшно до такой степени, что даже на слезы не оставалось сил.
Чарльз подтолкнул меня к дивану, заставляя сесть, и, нависнув, спросил с такой фальшивой добротой, что кожа покрылась мурашками:
— Тебе весело было в Эдинбурге? Пофотографилась рядом с памятником Адаму Смиту или времени не было? Дела-дела…
— Что ты такое несешь? Какой Адам Смит?! Кто это вообще такой?! — Попыталась встать, но он сильно надавил на плечо.
— Экономист! Заткнись и читай! — перестал притворяться и почти взвизгнул, как-то очень высоко, по-женски. — Ты и твой Руни! Две суки!
Метнулся в сторону журнального столика, схватил с него планшет и ткнул мне им прямо в лицо. Открыт был какой-то звездный таблоид, судя по сбившимся колонкам — они экономили на веб-дизайнерах. Господи, я готова обращать внимание на что угодно, на свою спину, которую свело от напряжения — боль достигла апогея, разливалась по грудной клетке и не давая нормально дышать, — на тупые комментарии под статьей: «Кругом шлюхи!». Только бы не смотреть на Чарли, который дышал сквозь зубы и наклонялся ко мне все ниже, словно пытался разглядеть выражение лица в мельчайших деталях.
— Что это?! А?! Только не заливай, что дружеская беседа! Ты с ним трахалась!
«Мужчины и любовницы». Оригинальное название, сразу видно, на выпускающем редакторе тоже сэкономили. Я на секунду оторвала взгляд от статьи и посмотрела на Чарли, стараясь придать взгляду хоть каплю уверенности. Сопел мне в лицо, ожидая когда прочту шедевр журналистского расследования. Желтая статейка за авторством некой Дейзи Хаммер была написана таким безаппеляционным тоном, будто она лично провела не одну ночь под дверью номера, в котором мы с Марком занимались страстным сексом. Никаких допущений и предположений в статье не было. Зато были дежурные слова сочувствия обманутым супругам. Завершала статью фотография: Марк держит меня за руку с таким выражением лица, будто признается в неземной любви. Надо признать, момент для снимка пойман удачно — как раз до того, как я вскочила и ушла. Но кого волнуют такие мелочи? Прочитав этот бред, боль немного отпустила, я даже села глубже, откинувшись на спинку дивана. Нашел повод.
— То есть, тебя вот это… — я отложила планшет и попыталась подобрать слово чуть литературней, чем «хуйня». — … Так возбудило? Высосанная из пальца сплетня?
— Не передергивай!
— А ты не смей со мной таким тоном разговаривать. У Марка в этот день отчим умер, мы как раз про это и говорили. И вообще — кто бы говорил про измены! Ты, Чарли, наглый, как я не знаю кто!
— Это другое! Я почти сразу все рассказал! — рявкнул, и капелька слюны попала мне на щеку. Боже, какая мерзость. Быстро стерла слюну рукой, а руку демонстративно вытерла о диван. Сожгу его потом на заднем дворе.
— А, ну да! — Я оттолкнула Чарли, грубо пихнув в плечо, и поднялась. — Ты ведь спишь со своей престарелой актрисулькой ради работы в театре, а любишь на самом деле меня. Смешно!