Андрей тоже взял свой бокал в ладони.
Все разом замолчали.
Музыка, звучавшая тихим фоном, стала яснее.
Чувственный звеняще-гулкий перебор будто бы извивающихся струн ситара, шероховатое эхо бубенцов, лёгкое пощёлкивание перкуссий наполнили воздух неземными вибрациями, словно заставив его светиться звуками. Вздохи тростниковой флейты нанизывают мерцающие переливы на лунную шёлковую нить, и над всем этим дымчатый голос солиста — где-то в вышине, в преддверии обиталища богов…
И вправду, под восточную музыку легче дышится — ведь она строится на ритме дыхания, а не ударов сердца, как привычная нам европейская.
Похоже, музыка заворожила не только меня.
Андрей взял пульт и, как он однажды уже делал это, раздвинул занавеси и переключил освещение на наружное.
Я поднялась и подошла к стене. За стеклом был покой. Хотелось выйти на воздух. Словно повинуясь моим мыслям, стена раздалась. Я обернулась и улыбнулась Андрею в знак благодарности.
Прохладный воздух ещё не казался зимним — осень затянулась, хоть ранний первый снег и заставил приготовиться к преждевременной зиме.
Небо было влажным и низким. Земля ещё дышала, не заснув до весны, пряный запах отдавал горечью и грустью.
«Горький запах осеннего леса, — пришло мне в голову, — хорошее название для рассказа или повести…»
Ещё зеленела трава, а несколько декоративных кустов, названия которым я не знала, стояли и вовсе в соку и блестели своими глянцевыми резными листьями.
Мужчины тоже вышли из гостиной. Один из них обнял меня за плечи:
— Не замёрзнете?
С вами не замёрзну, — хотелось сказать мне, — даже если простою вот так всю ночь… Но я не сказала этого.
И снова одинокая холодная постель обожгла мне тело и душу… Я не могла избавиться от мыслей о том, что там, внизу, в одной из спален…
Нет мечты, которая не имела бы шансов?…
Егора было решено не брать с собой.
— Там слишком явно проглядывает моё постоянное присутствие. — Объяснил Сергей. — Не хочу провоцировать в ребёнке лишние вопросы и ненужные догадки… Хотя… — он глянул на меня и опустил глаза, — … я почти уже готов сказать ему правду. Как вы на это смотрите? — Сергей снова поднял на меня взгляд.
— Если готовы…
— Но без вас я не решусь.
Несколько дней я пытала Андрея, что же мне подарить Герману. Андрей отшучивался: у него всё есть, не ломайте голову. Я настаивала, поскольку не привыкла куда бы то ни было приходить с пустыми руками, а тем более — на день рождения.
Отпустив Егора на занятия, я попросила Андрея отвезти меня в какой-нибудь магазин подарков.
— Вот куплю что-нибудь невпопад… — нервничала я, — обидно будет… Я же знаю, он виду не подаст, но я-то почувствую…
Андрей молча улыбался, выруливая со стоянки.
— Ну что вы улыбаетесь? Вы же можете подсказать мне идею. Что Герман любит? Чем увлекается?…
— Сколько вы намерены потратить на подарок? — Наконец нарушил молчание Андрей.
— Сколько надо, столько и потрачу. — Я делала вид, что уже рассердилась окончательно, и советов не жду.
— И всё же? — Он поглядывал на меня в зеркало.
Я назвала сумму, в пределах которой собиралась потратиться.
Андрей удивлённо вскинул брови.
— Ладно, — сказал он, — воля ваша.
Он привёз меня в самый крупный антикварный магазин и повёл в конец последнего зала.
— Надеюсь, оно благополучно дожидается Вашего прихода… — Голос выдал напряжение.
А я поняла: то, что я сейчас куплю, будет настоящим подарком. Только бы оно дождалось! — я запереживала, даже не зная ещё, о чём идёт речь.
Мы с Андреем отвезли Егора к бабушке с дедушкой.
— В воскресенье мы за тобой приедем, — сказала я, прощаясь с ним.
Я видела, что парню не слишком-то охота расставаться с нами. Но бабушка с дедушкой скучали по нему, и я не раз объясняла Егору, что самое малое, что он может сделать для них — это не обделять их своим вниманием.
— Они ведь любят тебя, ты для них самый родной человек, — увещевала я в очередной раз, когда мы сели в машину.
— Любят, любят… Что же они тогда всё время мучают меня?
— Как они тебя мучают? — Я удивилась, но вопрос свой задала спокойным тоном.
— Морально. — Егор сидел, насупившись.
— Ну-ка, объясни, пожалуйста!
— Они говорят, что я должен жить с ними, что никто обо мне так не позаботится, как они. Отцу некогда, у него бизнес, и никакой чужой тёте никогда не будет дела до чужого ребёнка… Что их сын только деньги зря переводит, а они бы бесплатно обо мне заботились…
— Понятно… А что ты называешь мучением?
Егор вскинул на меня возмущённый взгляд.
— А вам бы разве приятно было, если бы кто-то плохо говорил про… про меня, например? — Он опустил глаза и помолчал. — Лично мне неприятно слушать плохое про вас. И про папу тоже.
Андрей поглядывал на меня в зеркало, но в разговор не вступал.