Мужчины своих женщин

—  А-а, вон что, — сказал старый примирительно. И оглянулся на молодого — готов ли тот принять оправдания и извинения. Молодому было, по большому счету, плевать на все извинения и оправдания, на эту безумную ночь, на свою загубленную в самом начале карьеру. Он с холодной вежливой улыбкой покивал го­ловой и ничего не сказал.

Старый, похоже, опасался молодого, побаивался пи­сателя, страшился сделать что-нибудь не так, да и во­обще — побаивался. Сказывалась близость пенсии.

Наверное, именно поэтому он даже не прикоснулся к девочке, а попросил раздеть ее и перевернуть на спи­ну. Но как только мать попробовала это сделать, девоч­ка начала кричать и залилась слезами. Доктор в неле­пом ужасе отпрыгнул подальше от ребенка.

— Ай-ай, это не очень хорошо. Не очень хорошо, — заметил он, укоризненно покачивая головой. — Пожа­луй, нам с вами стоит проехать в больницу. Боюсь, как бы не было заворота кишок.

Нина в ужасе, неподвижно смотрела на него. Вдруг из ее глаз без предупреждения, одновременно выскочи­ли две ртутно-тяжелые слезы. Они упали на халат док­тора, мгновенно впитались, и тот испуганно взглянул на оставшиеся пятнышки. В. удивился, как старик устоял на месте; его, конечно, должно было сбить с ног тяжестью материнских слез. Но, видимо, он слишком долго работал в «скорой», привык.

И все. Больше слез не было. Слезами здесь не помо­жешь. Надо собираться, ехать. Стряхнув оцепенение, Нина решительно взялась за дело.

Когда болеет ребенок, его родители чувствуют себя виноватыми, словно придавленными огромной тяжкой плитой. Тут их можно брать голыми руками. Они на все согласны, все отдадут, возьмут на себя все грехи мира. Нормальной жизни у них не будет, пока ребенок болен. Особенно если это первый ребенок.

И те, кому надо, это прекрасно чувствуют. И пользу­ются.

Но нельзя перегибать палку. Потому что родители больного ребенка готовы на все. В это время они не ду­мают о себе, да и об окружающих тоже. Им важно толь­ко одно: здоровье собственного чада. И это правильно.

—  Мы тогда подождем на улице, — сказал старый.

—  Вы сможете потом доехать обратно? У нас нет ма­шины, чтобы развозить всех по домам. На вызовы еле успеваем, — поведал молодой врач, без разрешения за­куривая сигарету в прихожей.

«Слово "врач" произошло от русского "врать" — то есть обманывать, рассказывать сказки», — вспомнил писатель. Вслух же он сказал:

— Да, конечно, — лихорадочно соображая, во что ему обойдется ночная поездка через весь город из дет­ской больницы, и подсчитывая, сколько денег останет­ся до получки. —Доедем.

—  Ну-ну, — сказал молодой, презрительно оглядел висящую на вешалке одежду семейства В. и шагнул за дверь, оставив вместо себя извивающийся иероглиф сигаретного дыма. В. страстно захотелось догнать и спустить врача с лестницы.

—  Ничего, ничего, — прошептал он. — В следующий раз... а вообще, лучше бы не надо нам следующего раза.

И пошел в комнату помогать жене собираться.

Минут через десять они спустились вниз. В. крепко прижимал к себе девочку, она в тяжелом полусне поло­жила голову ему на плечо. Писатель шепотом расска­зывал дочери историю про муху-цокотуху. Нина тащи­ла в руках сумку с вещами — одежда, еда, игрушки. Она с трудом уселась в машину, приняла у мужа дочку и тоже крепко прижала ее к себе — так у девочки мень­ше болел живот. Но все же ребенок чувствовал себя уже получше, это было видно.

—  Нынче Муха - Цокотуха — именинница! — сказал В. дочери и обратился к молодому доктору: — Могу я поехать с вами?

—  Спросите у водителя. Если он найдет вам ме­сто — отчего же нет?

—  Найдем, найдем, — сказал водила, поспешно вы­бираясь из-за руля. Это был низкорослый коренастый парень лет тридцати, с хорошим, простым лицом. Странно, подумал писатель, такие лица обычно бывают у людей большого роста и силы, которым в жизни от­крыты все дороги и нечего бояться. А тут — гляди-ка...

Водитель обошел свой пикап и открыл заднюю двер­цу. Широким жестом предложил писателю устраивать­ся на носилках.

В. взглянул на носилки. Вернее, это был лежак для больных, которые не могли сидеть. Жесткое ложе стра­даний и терпения. И писатель засомневался.

—  Сегодня много бомжей перевез? — спросил он во­дителя.

— Да ты что, офонарел? Мы — специализированная бригада, мы на вызовы только к детям ездим. Никаких бомжей, — парень рубанул воздух ладонью, отметая гнусные инсинуации. — Устраивайся, папаша, не боись. Доставим по назначению.

—  Может, не поедем? — спросил В. жену — все-таки решил попытать счастья еще раз. — Смотри, сидит ти­хо, не плачет. Укачаем, выспится как следует... а утром и не вспомнит.

Нина тоже начала сомневаться. Приступ явно уже прошел. Конечно, хорошо бы выяснить, в чем была его причина, но больница... все эти казенные радости... за­ботливое отношение персонала...

—  Нет, поедем, — решила она и поудобнее села в кресле.