Мужики и бабы

- Ну вот, сразу и грех. Я это к примеру сказал. Может, что и доброе получится из этих колхозов. Надо попробовать.

- Иди ты со своей пробой! Одна вон попробовала... - Андрей Иванович не договорил, сердито, с грохотом отодвинул табуретку, встал из-за стола и, заложив руки за спину, начал крестить пол.

Вдруг остановился посреди горницы, круто взглянул на братьев и спросил, вроде с испугом:

- Да вы понимаете или нет? Это же не артель, а сплошной колхоз! Куда ни кинь - все клин. И выхода из него нет. Бежать захочешь - так некуда.

- Брось, брось яриться-то, - осаживал его Максим Иванович. - Эка, напугал колхозом. Вон, в девятнадцатом году все пароходы потопили. Лоцманам делать нечего - работы лишились! И то не пропали. Вот видишь, живу и здравствую. И в колхозе проживем. Чего ты боишься? Кругом же свои люди. Председателем станет Ванятка Бородин. Поди уж, не обделит тебя-то.

- Ему и делить-то нечего будет. Теперь вон хлебные излишки приходится силой выколачивать из каждого. А тогда? Подъедет обоз к амбару - выгребут все под метелку, и поминай как звали.

- Андрей, Андрей, не складывай руки на груди раньше времени. Мы еще помашем да попашем.

- Нет, нет! Опролетаризоваться вчистую... и к чертовой матери! - сказал Николай Иванович; на безусом горбоносом лице старался он изобразить суровую озабоченность, но глаза озорно поблескивали, поглядывали на Зиновия, который за самоваром строил уморительные рожи, передразнивая старших братьев.

Андрей Иванович, так и не одолев старшого, набросился на Николая:

- А кому ты нужен голым пролетарием? Куда денешься? В мытари пойдешь?

- К Михаилу подамся, в Юзовку. Все ж таки он слесарь. Поможет устроиться.

- Он сам живет в глиняной мазанке. Куда же он тебя устроит? Да еще с двумя детьми?

- Ну в Рязань подамся... Вон вместе с Зиновием.

- А у Зиновия что там, в Рязани, свой департамент?

- Меня зовут на завод "Сельмаш"... В бухгалтеры, - вынырнул тот из-за самовара.

- А дом куда? Хозяйство? Надел?

Зиновий жил с матерью в отдельной половине семейного дома Бородиных, вторую половину занимал Николай Иванович. Хозяйство, скотину - все держали на одном подворье. Верховодил Николай Иванович, а Зиновий больше все в Пугасове околачивался.

- Я вам не цепной кобель, чтоб семейное добро охранять, - горячился Зиновий. - Надел сдам Ванятке в колхоз, в дом пущу квартирантов. А мать сама выберет, - где ей лучше жить.

- Ты что, с Ваняткой договорился, что ли? - спросил обозленный Андрей Иванович.

- Да, - ответил Зиновий. - И не я один. Вон, Максим тоже договорился с ним.

- Ты идешь в колхоз? - Андрей Иванович аж привстал.

- Иду, - Максим Иванович нахмурился и потупил голову.

- Вот спасибо... Потешили меня братцы родные накануне праздника Покрова Великого... А ты чего молчишь? - спросил он Николая Ивановича. - Тоже, поди, навострил туда лыжи?..

- Я - нет. Мать не велит... Она ко мне переходит. - И, помолчав, добавил: - И Пегого жалко. Все ж таки я за него полтыщи отвалил. Такого тяжеловоза во всем районе не сыщешь...

- Да, причина сурьезная... - криво усмехнулся Андрей Иванович. Значит, мама не велит...

- Напрасно упираешься, Андрей, - сказал Максим Иванович. - Все равно свалят. Одними налогами задушат.

- Говорить больше не о чем... - Андрей Иванович отвернулся и забарабанил пальцами по столу.

Разошлись братья при гробовом молчании.

А затемно явилась со службы Мария и совсем доконала Андрея Ивановича. Скобликовы, говорит, уезжают.

- Куда уезжают?

- А куда глаза глядят. Бегут на все четыре стороны. Бросают дом, хозяйство...

- От кого же бегут?

- От твердого задания. Одну тысячу рублей выплатили... Еще на тысячу дали. Нечем платить. Вот и бегут... Пойдем, проводим...

- Я сам прячусь...

- А мы потихоньку, оврагом... Боюсь одна идти. А селом - нельзя. Увидят - беды не оберешься. Скажут - связь с чуждым элементом. Мне уж и так Тяпин все уши прожужжал - не ходи ты к этим бывшим... то к попам, то к помещикам. Себя не бережешь, так хоть меня, говорит, пожалей...

Провожали Скобликовых поздно вечером. Чемоданы, саквояжи, узлы громоздились посреди пола, как на вокзале; окна занавешены газетами; ни половиков, ни скатертей, ни штор... Все голо и просторно, как в казарме... Сидели за столом, говорили вполголоса, будто на поминках. Еще пришли Успенский да Федот Иванович Клюев.

- А где Бабосовы? - спросила Мария.

- Уклонились... - ответил Саша. - Николай теперь на смычке... Он да Ванька Козел. С беднотой заседают... Излишки хлебные выколачивают, по дворам ходят вместо Килограмма.

- Быстро он перековался, - сказала Мария.

- Я, говорит, мобилизованный и призванный от наркома Бубнова. Все жалобы и претензии направляйте к нему.

- Острит и гадит, - хмуро заметил Успенский.

- Самая сатанинская замашка, - согласился Федот Иванович. - Злодейство в голом виде отпугивает. Разбой. А так, со смешком да всякими призывами, вроде бы и на дело смахивает...

- Хорошенькое дело - людей выживать из дома, - сказал Михаил Николаевич. Он сидел с торца стола, уронив перед собой ненужные тяжелые руки и потерянно глядел куда-то в угол.