- Ах вы, мать вашу перемать! Ревнивцы сопливые! Доигрались... Вот как вы рассчитываться станете? - ругался Кадыков, а в душе у него отлегло слава богу, подтвердилась его догадка. И Озимое успокоится. Не то хоть из милиции беги, под носом шуруют всякие элементы, а они ушами хлопают.
- Ладно... Яблоки в сельпо отвезут. Недостачу родители ваши оплатят. Сообщим в школу, попросим, чтобы вас пристыдили. Всыпали публично. Авось отобьют охоту озоровать... Но имейте в виду, если еще раз попадетесь, тогда не пеняйте. Посадим и будем судить. Ясно?
- Ясно, - пересохшим горлом ответил Маклак.
- А теперь скажи, кто хвост отрезал у лошади Чубукова?
- Это не я.
- Так, может, приятели твои?
- Не мои...
- Кто же? Назови фамилию!
- Не скажу. Хоть посадите, не скажу. Тогда мне - из школы беги.
- Боишься?
- Никого я не боюсь. Но доносчиком не буду.
- За что ж хвост отрезали?
- Говорят, что он сволочь...
- Ты о ком это выражаешься? О Чубукове?
- Это не я. Я его вовсе и не знаю. На селе так говорят.
- Ну ладно, Чубукова невзлюбили. А за что лошадь обидели?
- Никто ее не обидел. Хвост ей теперь не нужен - комаров нет. А к весне отрастет.
- Эх вы, обормоты! Смотри, Федор, если еще попадешься, пеняй на себя. Кадыков убрал тетрадь, надел через плечо сумку и вышел.
Ашихмин явился на заседание бюро ячейки райкома с решительным намерением - расшевелить это сонное царство. Надо же - конец октября, а у них еще излишки не собраны - семь тысяч пудов ржи да три с половиной тысячи пудов овса. Колхозное движение - на мертвой точке, сельхозналог еще кое-где не внесен, самообложение запущено, окладное страхование завалили, заем не распространен. Позор!
Еще в Степанове они договорились с Чубуковым потребовать на бюро введения чрезвычайных мер. Возвышаев нас поддержит, на остальных плевать.
Но заставить проголосовать членов бюро за чрезвычайные меры оказалось не так-то просто.
Доклад делал первый заместитель Возвышаева, заведующий райзо Егор Антонович Чубуков, прозванный на селе Чубуком; он и в самом деле чем-то напоминал этот старинный курительный инструмент, изо рта его вечно вымахивал сизый дым вперемешку с затейливым матом, ходил прямой и длинный на негнущихся ногах и рокотал гулким басом, словно все нутро его было пустым и составляло одну сплошную полую глотку. Лицо с запавшими черными глазами было мрачно от глубоких аскетических морщин и неровно торчавших во все стороны жестких седеющих волос.
- Первое, что губит весь наш район, это недоучет, товарищи. Во всем недоучет! Перво-наперво - недоучет урожая. Бывший аппарат райзо до моего назначения составил неверный баланс по зерну. Они, видите ли, зачислили этот год в неурожайный и определили недостаток ржи в количестве 7824 пуда по району. На что они опирались? На старые методы земской статистики. Да, когда-то земскую статистику хвалил Владимир Ильич. Но правильно сказал товарищ Молотов - эта статистика теперь устарела. Ибо статистика тоже имеет классовый характер. Почему хлебозаготовка у нас растет? Да потому, что мы переходим от политики ограничения кулачества к политике решительной борьбы с ним. А до некоторых товарищей в нашем районе эта простая истина так и не доходит. Отсюда у нас и недоучет во всем. Жалеют у нас кулака, до того жалеют, что не наладили даже учет помола на мельницах. Неземледельческий доход вообще не учитывается. Данные урожая приняли такие, какие их прислали с мест. Мы с товарищем Возвышаевым пересчитали зерновой баланс в сторону увеличения. Мы сбалансировали по одному только Гордеевскому кусту пять тысяч пудов излишков. Но мало сбалансировать надо их еще взять. И тут у нас не все в порядке. Некоторые уполномоченные поют с кулацкого голоса - мол, твердые задания невыполнимы. Шкурнические интересы ставят выше государственных. Колхоз "Муравей" вместо сдачи хлебных излишков распределил хлеб по колхозникам. И хуже того - пятьдесят пудов продали на базаре. Позор! В Гордееве начальник ссыпного пункта разослал по сельсоветам извещение о приостановлении вывозки хлеба на том основании, что девать некуда. А церковь на что? Мы сняли этого начальника и отдали под суд. В комсоде Веретья некий Калужин уверял всех, что подворкой [вид дополнительного налога, обложение хозяйства, подати, повинности деньгами или припасами] переоценили мощность зажиточных. А другой член этого заведения даже сказал, что он-де не согласен. Почему обложили только зажиточных? Если нести тяжесть, то пусть несут и лодыри беднота. Это не комсод, а комвред. Политика таких комсодов понятна наряду со всеми освобождать и себя.
Чубуков еще долго перечислял все "случаи увиливания и проволочек", под конец хмуро и твердо потребовал:
- Я предлагаю ввести против таких действий чрезвычайные меры: беспощадное обложение штрафами в пятикратном размере вплоть до конфискации имущества.
Слушали его молча, насупленно, не глядя друг на друга, - каждый, казалось, по-своему переживал и оценивал эти трудные задачи, поставленные перед районом.
- Ну, какие будут соображения по существу? - спросил наконец Поспелов после долгой паузы.