Мужики и бабы

- Товарищи, на разное у нас намечалось несколько дел коммунистов, хромающих в кампании по хлебозаготовкам. Но поскольку мы собрались в экстренном порядке и не успели вызвать их, то предлагаем перенести этот вопрос целиком на следующее бюро, - сказал Поспелов.

- Может, проголосуем? - спросил Чубуков.

- Чего ж голосовать, когда людей не вызвали? - сказал Озимов, вставая.

- С мест не вызвали, зато тихановские здесь. - Возвышаев стрельнул косым глазом на Марию, сидевшую рядом с Чарноусом на диване.

- Разбирать, так всех сразу, - сказал Озимов. - Чего поодиночке таскать, как хорек цыплят.

- Да, да, товарищи. Давайте перенесем на конец кампании. Может быть, некоторые поймут, подтянутся, - сказал Поспелов, вставая.

Тяпин подошел к Марии и слегка толкнул ее локтем:

- Ну, Маша, скажи Озимову спасибо. Не то ощипали бы тебя, как курицу.

- Жаль, жаль, что разное отменили, - сказал Ашихмин, подходя к Возвышаеву. - Я хотел насчет учителей степановских поговорить.

- А что там случилось? - поспешно спросил Чарноус, вставая с дивана.

- Отказываются!

- Как? От чего отказываются?

- От хлебозаготовок. От конфискации имущества. Предложил митинг провести на распродаже - отказались. И мутит воду, по-моему, Успенский.

- А-а, этот обиженный! Он когда-то военным столом заведовал в волости, - сказал Возвышаев. - Типично правый элемент.

- Педагог хороший, - сказал Чарноус и, вроде извиняясь, добавил: Инспектор хвалит его.

- В наше время мало быть только хорошим педагогом, - возразил Ашихмин. - Учитель - проводник политики партии на селе. А он по взглядам не то эсер, не то славянофил, и не поймешь.

- Хорошо! Мы разберемся, - заверил его Чарноус.

- И разбираться нечего. Правый уклонист, - сказал Возвышаев.

- Впрочем, в одном деле он меня удивил, - сказал Ашихмин уже у порога. - Приехали в Степанове тихановские представители агитировать его за вступление в колхоз. И он, знаете ли, согласился. Все имущество отдает колхозу: и дом, и амбар, и коров, и лошадь...

- Вовремя сообразил, - усмехнулся Возвышаев. - Мы бы у него и так все отобрали. Добро это попом награблено и принадлежит народу. Просто его кто-то предупредил.

- Ах, вон оно что! Тогда мне все понятно, откуда забил источник благородства, - со значительным выражением поджал губы и покачал головой Ашихмин.

- Мы все выясним, все выясним, - торопливо говорил Чарноус и кланялся у порога, пропуская всех впереди себя.

6

В семье Бородиных обеденное время, а еще перед ужином было не только долгожданным, но и веселым, людным и каким-то отрадным.

До нынешней осени частенько приезжали и приходили гости, а перед тем, как сесть за стол, подолгу беседовали в горнице. Младшие девочки Елька и Саня просились гостям на руки и любили теребить кофты да полушалки, а то расчесывать бороды или усы. Особенно одолевали бабу Грушу - Царицу.

- А почему тебя Царицей зовут?

- Нос у меня царский, дитятко, да голос зычной, как у Ильи Муромца. Вот и зовут, стало быть...

- А почему у тебя бороды нету?

- Нам с дедом одну бороду дали на двоих. Дед Филипп унес ее.

- Куда?

- На тот свет.

- А ты сходи на тот свет и принеси ее...

И хохот на всю горницу. Больше всех приставала с расспросами бойкая шалунья Елька, прозванная отцом ласково Коконей-Маконей.

Сережа, напротив, был молчалив и застенчив, он любил незаметно присесть где-нибудь в уголке и слушать, слушать без конца эти разговоры взрослых о войне да о колхозах, о тяжелых дорогах, о плутании в метель, о встречах с волками, а то еще про нечистую силу. "Иду я, братушки, с мельницы через выгон в самую полночь... Осень, грязь... в двух шагах ничего не видать. Он и летит. Голова вроде вон конфорки, круглая и светится. И хвост лентой вьется, искры от него во все стороны. Стоп - себе думаю... Это же змей..."

Этой осенью гости перевелись, так ребятишки придумали другую забаву как только отец, убравшись со скотиной, приходил к обеду, они с визгом и хохотом бросались на него с печки, с полатей, лезли по ногам с полу, забирались на плечи, на спину и весело приговаривали: "Пилю дуб! Пилю дуб!" Это у них называлось - спилить дуб. Андрей Иванович топтался, как слон по полу, подходил к высоко взбитой, убранной постели и, придерживая детишек, издавал громкий вздох: "Ух ты, спилили!" И валился вместе с ними на кровать.

То-то было визгу и хохоту, барахтанья в подушках ребятишек, пока не разгоняли их сердитые окрики матери:

- Вы опять всю постель скомкали? Вот я вас мутовкой да по мягкому месту... Да по башке родителя вашего, который дурью мучается...

А за обедом сидели чинно, работали ложками вперегонки, особенно когда мясо таскали из чашки по общей команде отца.

- Папань, ты говорил - ноне сниматься пойдем к фотографу, - сказала Елька, отработав ложкой.

- Я тебя сам сниму, - ответил Андрей Иванович, подмигивая Надежде.

- В ботинях? - обрадовалась Елька.

- Ага. Давай, тащи их!

Елька соскользнула со скамьи и побежала в горницу за новыми ботиночками.

- Вот они, вот мои ботини! Снимай!

- Это мы сейчас... Надевай их!

Андрей Иванович принес сапоги, поставил на табуретку Елю и сказал: