Мужики и бабы

- Я хочу задать вопрос представителю окружкома, - сказал Озимов, тяжело ворочаясь на стуле, так что его выпирающая из ворота черной гимнастерки шея покраснела. - Как обстоят дела со штрафами в других районах?

Ашихмин вынул из кармана френча записную книжку и прочел с места, не вставая:

- Политика наложения штрафов, согласно постановления ВЦИК и СНК о мерах воздействия на кулака, по некоторым районам развернута была недостаточно. Так, например, по Ермиловскому району за невыполнение заданий всего было наложено штрафа на сумму тысяча девятьсот девяносто пять рублей; Пугасовский район - три тысячи рублей, оштрафовано семь хозяйств; Захаровский район - две тысячи триста пятнадцать рублей пятьдесят копеек... - Он запнулся и пояснил: - Виноват, на эту сумму было продано имущество пяти хозяйств. Зато в Сараевском районе было оштрафовано сто три хозяйства. Продано имущество в сорока одном хозяйстве, из них попов двенадцать, мельников - семнадцать, остальные кулаки. В этом районе хорошо поработали. Как видите, товарищи, цифры говорят сами за себя. За исключением одного района, со сдачей хлебных излишков по линии кулацких хозяйств у нас не все благополучно. Надо подтянуться.

- Так, хорошо. Кто хочет выступить? - спросил Поспелов.

- Дайте мне слово! - Возвышаев встал, приподнял со стола пачку исписанных листов, потрепал ею в воздухе и снова бросил на стол. - Вот здесь записано детально по каждому сельсовету наше позорное отставание по хлебозаготовкам. В чем тут дело? Где корень зла? Может быть, мы не получили вовремя контрольные цифры? Нет, округ спустил нам эти цифры. Может быть, мы их не распределили по сельсоветам? Нет, распределили. Так в чем же дело? Корень зла - в нашей либеральной терпимости. Только там, где проявлена пролетарская воля и решительность, дело стронулось с мертвой точки. Вот вам пример по Степановскому узлу. Стоило взяться товарищам Чубукову да Ашихмину и тряхнуть публично одного кулака, как все остальные сами прибежали, привезли свой хлеб на ссыпной пункт. О чем говорит этот случай? О том, что мы позабыли, в чьих руках находится власть. Наша милиция бежит от хлебозаготовок. Ее и калачом не заманишь на конфискацию имущества. Видать, товарищ Озимое боится бунтовщиков. Зато классовые враги не дремлют - они, понимаете ли, у нас под носом, в районном центре, стреляют по сторожам и клубным окнам, обрезают хвосты у наших риковских лошадей в насмешку перед всем народом и даже подбивают несознательные элементы к открытым выступлениям против властей, как это было в Тимофеевке и на заседании актива в Тиханове. Сколько дней прошло, как мы роздали твердые задания? В Тимофеевке да в Тиханове десять дней, а по Гордеевскому узлу и того больше! А эти кулаки и не думают вносить деньги и хлеб. Я предлагаю на бюро обязать органы милиции и представителей сельсоветов провести конфискацию имущества у злостных неплательщиков в течение двадцати четырех часов.

Возвышаев сел и с вызовом уставился на Озимова. Тот смерил его спокойным взглядом и равнодушно отвернулся.

- Милентий Кузьмич, - сказал он Поспелову. - Пока вы болели, а я находился в округе, Возвышаев тут целую обедню устроил насчет классовых врагов. На весь округ раззвонил, будто у нас кулачье открыло стрельбу в больничном саду да в клубе и увезли кооперативные яблоки...

- Это не звон, а проверенные факты! - вскочил Возвышаев. - Я прошу зафиксировать документально этот выпад Озимова.

Паринов, писавший протокол, оторвался от бумаги и посмотрел на Поспелова.

- Ну зачем же так горячиться? - поморщился Поспелов, снял очки и стал протирать их носовым платком, словно они запотели. - Давайте, товарищи, проявлять сдержанность и уважение. Работа наша сложная, поэтому меньше амбиций, больше трезвости. - И не понятно было, кому он говорил: Возвышаеву или Озимову.

- Я это говорю не в амбиции, а после расследования уголовным розыском, - сказал Озимое. - Вот что установлено: яблоки из больничного сада увезли ребята на посиделки, спрятали их в амбаре. Яблоки в кадках и в полной сохранности. Они возвращены кооперативу. Хулиганство в клубе с разбитым окном - дело тех же самых рук.

- Хорошенькое хулиганство - стрельба из ружей по активистам и сторожам, - усмехнулся Возвышаев.

- Ружей не было. Стреляли вот из чего. - Озимов вынул из кармана Федькин ключ и положил на стол. - Соскабливали серку со спичек, набивали ее в канал этим гвоздем и палили.

- Ну-ка, ну-ка? Знакомая снасть! - потянулся Митрофан Тяпин. - Из этих штуковин и мы бабахали, особенно в половодье на праздники.

- Стрелять из ключа? - удивился Поспелов и водворил очки на место. Ну-ка, дайте мне!

К Поспелову потянулись и другие члены бюро:

- Что за пушка?

- Амбарный самопал! Хе-хе.

- Это на сказку похоже, товарищ Озимов, - сказал Возвышаев.

- Митрофан Ефимович, бабахните из этой штуки об голову Возвышаева, как о булыжник. Может быть, он поймет тогда, что это не кулацкий обрез.

- Это можно, - сказал Тяпин и хохотнул.

- Что? - Возвышаев опять вскочил с места и - к Поспелову: - Я предлагаю кончить этот балаган.