Мужики и бабы

- А что такое, Паша? - спросила Фешка, посмеиваясь. - Иль тятька жениться не велит?

- Да он боится... - прыснула Соня.

- Кого, тебя, что ли? - огрызнулся Кречев.

- Боится на эту самую итить... на конфискацию.

- Ого! Это кого ж потрошить задумали? - спросил Радимов.

- Клюева, Федота Ивановича, - нехотя ответил Кречев, сердито глядя на Соню.

- Это твоего активиста, что ли? - удивилась Фешка.

- Был активистом, но еще в августе вывели его из членов сельсовета.

- И правильно! - сказала Фешка. - Он же кулачина. Богатей!

- Какой кулачина! Говорят, из лаптей сроду не вылезал. Только и поднялся на ноги в последние годы.

- Ну и что? - сказала Фешка. - Мало ли кто в бедняках ходил. Раз поднялся до запретного барьера - стричь его без разговоров.

- Легко сказать - остричь... Он со мною два года бок о бок работал.

- Ты сам-то его не трогай, голова два уха, - сказал Радимов. - Ты стой на командной высоте и за порядком следи, а подручные разнесут.

- Кто эти подручные? Левка Головастый да Сима-милиционер. Они сами, как утята, в закуток полезут, ежели что.

- А Зенин? - спросила Фешка.

- Он пойдет Алдонина громить. А мне Клюева подсунул. Знает, стервец, что я с ним работал.

- Послушай-ка, - сказала Фешка. - Возьми нас с Анюткой. Мы тебе так распишем и распродадим, что ты и глазом не успеешь моргнуть. Пойдем, Анюта? - обернулась к Прошкиной. - Надо ж нам руку набивать на классовом враге. - И пьяно захохотала.

- Пойдем. Отчего ж не помочь человеку, - согласилась Прошкина.

- Кузьма, пошли с нами!

- А что ж, и пойду.

- Пошли! Всем скопом. Мы им покажем, как дела делаются, - шумела Фешка. - Тебя поставим за прилавок. Ты цены будешь назначать, а мы с Анютой сбивать их станем. Как на этом самом, на укционе. - И запела: - Эй, комроты! Даешь пулеметы! Даешь батареи, чтоб было веселея! Налей, Кузьма! Выпьем за всеобщую борьбу. Ты борец или не борец?

- Погоди, вот разбредемся по углам, тогда узнаешь, - ухмылялся Кузьма, разливая самогонку.

Эта неожиданная поддержка обрадовала Кречева: хорошо идти с такой компанией, за широкой спиной Радимова да вслед за этими горластыми сороками и ему вроде бы сподручнее, думал он. А что? Не он же всю эту бузу затеял. Он сам не волен проводить и отменять такие штуки. Есть и повыше его власти. Они ударили с Радимовым по рукам и выпили за успех завтрашнего дела.

В самый разгар веселья кто-то сильно постучал в двери. Все разом стихли и молча глядели на Фешку.

- Что такое? - спросил наконец Радимов, трезвея.

- Не знаю... Может, кто из соседей, - ответила Фешка, вставая. Ее качнуло, она ухватилась за спинку стула и растерянно улыбнулась.

- Если Мишка вернулся, не пускать! - приказал Радимов. - И других не пускать! Никого! - крикнул ей вслед.

С минуту все так же напряженно молчали, ждали ее возвращения. Наконец она вернулась и сказала:

- Соня, за тобой Андрей Иванович Бородин пришел.

- Пошли ты его куда подальше... Кто он мне? Свекор, что ли? - вспыхнула Соня.

- Говорит, дети перепугались. Кошка в капкан попалась и перепугала детей... Они у Андрея Ивановича. Просит забрать...

- Господи!.. - всхлипнула Соня. - За что мне этот крест выпал? За что?.. - и с мольбой поглядела на Кречева.

- Придется идти, - сухо сказал Кречев. - Детей надо забрать.

Соня, всхлипывая, вытирая слезы, вылезла из-за стола и стала одеваться.

Утром лишь чуть забрезжил рассвет, как Сапогова с Прошкиной были уже в сельсовете. Вся секретарская половина, то есть передняя часть избы, отгороженная от председательского кабинета дощатой переборкой, была забита народом. Здесь были и сам Кречев, и Сенечка Зенин, и Левка Головастый, и активисты из бедноты, из комсода. Висячая лампа чадила над столом косым и тусклым языком неровного, подрагивающего пламени. Отыскав глазами председателя, Сапогова сказала:

- Радимов отказался итить. Говорит - голова разламывается.

- Ничего, Феоктиста Филипповна, мы и без него - сила непомерная. Смотри, сколько нас! Батлион, - отозвался Якуша Ротастенький и подмигнул вошедшим.

В центре этой толкучки за Левкиным столом сидел Сенечка Зенин и заполнял какие-то бумаги, оба милиционера стояли у стола, как часовые, и руки по швам. Левка Головастый, заглядывая в бумаги через плечо Зенина, пытался подсказывать ему:

- Следующий, значится, Якуша Савкин.

- Сам знаю, - одергивал его Зенин. - Что ты мне дышишь в ухо?

Кречев, страдая от трескучей головной боли, чтобы скрыть свое отвращение ко всему на свете, отвернулся к окну и стоял, заложив руки за спину. Тараканиха, привалившись к стенке, уже дремала на стуле. Степан Гредный, в своей неизменной рыжей свитке, подпоясанный веревкой, прислонился к дверному косяку, как за милостыней пришел. Андрей Колокольников присел на корточки у порога и глядел, младенчески разинув рот, как Зенин, сурово сведя брови, выписывал фамилии собравшихся. Якуша метался от одного к другому и все спрашивал с некоторым удивлением:

- А Ванятка-то не пришел, а? Вот еш его кочарыжкой! Обманул! Все обчество обманул, всех представителей. Как же это, а?