Секретарь райкома комсомола Митрофан Тяпин вызвал к себе в кабинет Марию Обухову и Сенечку Зенина.
- Ребята, - сказал он, стоя за столом, как на трибуне, - нужна помощь в выявлении из укрытия кулаками излишков хлеба. Установка райкома, ясно?
- Ясно! - дружно ответили ребята, приподымаясь со своих стульев.
- Вы можете не вставать, - осадил их Митрофан и нахмурился, глядя куда-то себе на нос, да еще выдержку сделал, чтобы подчеркнуть важность момента... отмахнул полу пиджака, засунул правую руку в карман и для чего-то пошевелил там пальцами. - Задача следующая: Гордеевский узел отстает по сдаче излишков хлеба. Сторона лесная, глухомань... Причина якобы в отсутствии хлеба. Допустим... Но по нашим сведениям точно установлено - на прошедшем тихановском базаре хлеб оттуда был. Значит, по государственной цене излишков нет, а спекулировать на базаре - находятся. Отсюда вывод - излишки найти. Черт возьми, у них колхоз "Муравей" и тот излишки не сдал. Это ж развал! Задача номер два: товарищи, повсюду идет компания по выявлению кулаков для того, чтобы их хозяйства подготовить к индивидуальному обложению... Ведь новый сельхозналог не за горами. А у нас выяснилась такая позорная картина: в некоторых селах кулак внезапно исчез. Например, в Гордееве и Веретье. Дважды заседал тамошний актив бедноты, и кулаков не выявили. Ты, Маша, как член партии, свяжись с местной комячейкой. Помоги им. Народ ты знаешь, работала там учительницей. А ты, Семен, жми на комсомолию. Документы вам подписаны, можете взять их. Тяпин сел и зашастал рукой по столу, как слепой. - Да где они?
На столе лежали газеты, какой-то журнал, раскрытая конторская книга и серая кепка посреди бумаг. Митрофан приподнял кепку.
- Ах, вот куда я их положил! - Кепку кинул на стул, ухмыляясь, шмыгнул носом. - Мужик собрался в извоз, да шлею потерял. Получайте!
Мария и Сенечка взяли свои командировки.
- Дак нам куда, в Веретье или Гордеево? - спросил Сенечка.
- Валяйте на агрономический участок. В барский дом. Там найдутся комнаты. Да, товарищи... Чуть не забыл! В воскресенье, то есть послезавтра, День Конституции и Международный день промкооперации. Сходите в Новоселки, в колхоз "Муравей", и проведите беседу... Еще вот что - там работает тройка по чистке партии и аппарата. Помогите своей активностью... Все! С комприветом!
Тяпин тиснул своей каменной пятерней руки активистам и проводил их, поскрипывая хромовыми сапогами, до дверей.
На другой день, с утра пораньше, Мария пришла в риковские конюшни и разбудила конюха Боцана, спавшего в хомутной.
- Дядь Федь, царствие небесное проспишь! - ткнула его каблуком в мягкое место.
- А-а! - Боцан поднял с попоны нечесаную, в сенной трухе голову и удивленно захлопал глазами: - Откуда тебя принесло, мать твоя тетенька?
- Вставай! Лошадь нужна, в Гордеево ехать. Вот тебе записка от управдела.
Боцан с опухшим ото сна лицом держал в руках записку и говорил, почесываясь:
- По такой нужде ехать надо. Ждать немыслимо, дорога дальняя, - а сам ни с места. - Я тебе, Мария Васильевна, Зорьку запрягу. Она кобыла хоть и невидная, но выносливая, киргизских кровей.
- Ты бы лучше пошевеливался, чем сидя рассуждать.
- В нашем деле спешка ни к чему. Это тебе не за столом щи хлебать...
Боцан известен был на все Тиханово как непревзойденный едок, вместе с Филипком они кадку блинов съедали.
- Чего ж медлить? Дорога дальняя.
- То-то и оно, что дальняя, - продолжал рассуждать Боцан, приводя в порядок свою одежду после сна. - Тут надо все обдумать, взвесить... Это у вас, у теперешних, тяп-ляп да клетка. Запряги тебе, к примеру, Молодца... Он и тарантас расшибет, и вас в лесу оставит. Или запряги Ворона... До ночи не приедете. Его хоть бей, хоть пляши на нем, он и не трюхнет... только хвостом отмахивается. Для него мужское слово надо. А ты баба. Тебя он не послушает.
Наконец Боцан пошел в конюшню. Через минуту вывел оттуда в поводу небольшую серую кобылу, а в другой руке нес лагун с дегтем.
Сунув повод Марии в руку, конюх торопливо подошел к тарантасу.
- В такую дорогу, Мария Васильевна, нельзя без подмазки ехать, не то колеса сыграют тебе "Вдоль по Питерской".
Подмазывая колеса дегтем, он говорил:
- Зорька - кобыла смирная. Но есть в ней один изъян - ежели ты заснешь, она упрет во ржи. А то в лес свернет, где трава погуще. Я однова ехал на ней из лугов, выпимши был с окончанием покоса. Ну и задремал... Проснулся - что такое? Куда ни посмотрю - черно, как в колодезе. Овраг не овраг, а вроде ущелья. Небо над головой в лоскут - все звездами утыкано, а по сторонам черные бугры. Пошевелился я, вроде руки-ноги целы, а шея болит, будто кожи на ней мяли. Встал. Гляжу, где телега моя валяется, где колеса... А Зорька на верхотуре травку щиплет, и две обломанные оглобли при ней. Огляделся я - мать честная! Оказывается, это Красулин овраг. Вон куда угодило! Ну как я там на дне очутился, убей не помню. Наверно, черти затащили.
Рассказывая, Боцан запряг лошадь. Потом хлопнул ее по спине и, обращаясь к Марии и передавая ей вожжи, заключил: