Мужицкая обитель

Отец Никандр впоследствии, когда узнал, что наместник меня принял хорошо, стал очень мил и любезен. Развлекал меня по вечерам беседою сладкогласною и умилялся добродетелями иноков валаамских. Валаам — первая обитель, гостиница которой содержится в безукоризненной чистоте. Пока о. Дамаскин не был разбит параличом, он сам следил за этим, и порядки, введенные им, сохранились и доселе. Клоп и блоха преследовались здесь с ревностью, воистину утешительною.

— Которую и богомольцы завезут, и ту мы истребляем! А сами они у нас не водятся. По целому Монастырю этой нечисти нет!

— У вас много иноков-корелов?

— Много!

— А они ведь не совсем чистоплотны?

— Это дома, живучи в нищете да лишениях. А тут они так округ себя ходят… Иному господину под стать… Ну, спите! Спите! Завтра я вас разбужу в свое время. Господь с вами! Поесть хотите?

— Нет, спасибо!

— И чудесно. Невоздержание и насыщение чрева — начало всякой страсти есть. Сею-то сытию прежде всего и скорее человек уловляется… Так вы о мясах египетских скорбеть не будете? Нет? Ну, благослови Господи! — И Никандр оставил меня одного.

V

У о. наместника в келье. — Пустынные дворы. — Воздухоплавание о. Анфима

Хотя Володька оказался человеком неосновательным, тем не менее, слова его оправдались.

На другой день утром, когда я вышел из своей кельи, меня поразило безлюдье, окружавшее монастырь. Нигде не было без толку слоняющихся монахов, на пустынных дворах ни души, только изредка какой-нибудь служака перебегал от собора к кельям, поправляя на ходу свою скуфейку[42]. Иноки все были на послушаниях[43], назначаемых кождому о. Афанасием, наместником, правившим обителью за недугом о. Дамаскина. Вид монастыря не поражал ни тою прелестью, которою пленяют Святые Горы на р. Донце, ни грандиозностью Соловок, где каждый камень древних стен кажется покрытым плесенью пережитых веков. На Валаамский монастырь лучше всего смотреть с другого берега пролива. Прямо из воды подымается хорошо содержимый сад; над его деревьями точно плавает белая стена и главы собоpa. Двухэтажные корпусы келий не имеют в себе ничего внушительного. Самый монастырь подавляется размерами и роскошью его хозяйственных построек. Громадные кирпичные строения конюшен, фермы, риги, красивые гостиницы далеко переросли его. Зато как хороша рамка соснового леса, березовые, кудрявые чащи, скит св. Николая, рисующийся левее на голубых водах, при самом выходе из пролива. Изредка в пустынных водах скользит челнок возвращающегося рыболова-монаха. Внизу пристань, к ней привалил и слегка попыхивает дымком, точно затягиваясь им, маленький пароход, принадлежащий Валааму. Его купил и подарил инокам некто Тюменев, богатый купец. Следы пребывания Тюменева в обители вы заметите везде. У него здесь даже свой скит и своя келья…

Тишина охватывала меня кругом, когда я из одного пустынного двора переходил в другой. Жутко становилось здесь. Престарелый привратник в скуфейке едва имел силы приподнять на меня отяжелевшие веки… На вопрос, где келья о. наместника, он что-то пожевал и, взмахнув рукой, тотчас же опустился по своей ветхости и немощи на скамью.

— Как жутко у вас! — поделился я впечатлением с попавшимся навстречу иноком.

Тот пытливо оглянул меня…

— Вы это о чем же?..

— Малолюдье…

— Да теперь все на работе. В мастерские зайдите, на ферму, на завод — там у нас самая кипень…

— Да не все же?

— Все на послушаниях… Извините, у нас некогда. У нас с богомольцами еще от отца Дамаскина наказ… Чтобы поношения обители какого не вышло! Простите, Христа ради!

И он побежал куда-то, суетливо помахивая руками.

Все встречавшиеся — в грубых солдатского сукна рясах. Некоторые, которых посылают на рыбный лов Или на рубку дров, в белых холщовых. Все это занято, все это торопится. Другой, которого я остановил было, даже не ответил на мой вопрос, а поклонился в знак своего смирения чуть не до земли и исчез в ближайшие ворота. С первого шага везде и во всем дисциплина. Тут даже монах к монаху в келью не может войти без благословения настоятеля.

К свиданию с о. Афанасием я подготовлялся весьма беспокойно. Никандр-гостиник охарактеризовал этого валаамского сановника так:

— Он, этот отец Афанасий, старец пронзительный… Как сквозь стеклышко душу твою видит, все, чем у тебя нутро полно. Ему, по своей должности, эта прозорливость благопотребна. Без ее, брат, плохо!..

Живет наместник скудно… Две тесные кельи. Только и роскоши, что простенькие цветы на окнах. Картины на стенах, преимущественно виды Валаама, писанные масляными красками, притом весьма наивно. Пахнет ладаном и кипарисом, как надлежит у прозорливого старца. Высокий келейник доложил обо мне полушепотом в следующей келье…

— А! Отец Никандр мне уж докладывал!