Мужицкая обитель

— А нет, так и не надо. Скрипка обители не приличествует… Давид, как по-вашему, на скрипках возвеселял себя… Царя Саула на скрипке утешил[62]?

— Простите, отец Никандр!

— Бог простит! Господь с вами. Наше пение нам к лицу… Монастырь простой, не изглагольный[63], — и пение простое. Надо, чтобы у тебя душа пела… Благочестивые мысли не через пение должны нисходить, а сами… Плохо, коли только пением вера твоя пода, ерживается!.. Паркесным пением инока не создашь…

На праздниках народу здесь "что каша крутая". Голова кругом ходит у о. Никандра, потому что, как гостинник, он пастырь всего этого алчущего и жаждущего стада. Сразу по нескольку тысяч приваливают даже и зимою. Так на Благовещение[64] по льду приезжает сюда корел и чухон до 2000. В летние месяцы из одного Петербурга приплывают по 150 богомольцев каждую неделю. На Преображение[65] из столицы съезжаются 700. В скиту Всех Святых в его храмовой праздник[66] скопляется тысячи по три поклонников. В течение же всего года одних береговых собирается здесь тысяч двенадцать да дальних тысяч восемь. Выработавшихся, традиционных богомольческих типов, которыми так обильны Соловки и богата Киево-Печерская лавра, на Валааме нет. Тут серое крестьянство и питерская мастеровщина. Иной раз в гостиницах обители, несмотря на их поместительность и размеры, бывает так много посетителей, что они спят вповалку, спина к спине, лицо к лицу, точно дрова. Они, впрочем, и не претендуют.

Для Бога! Значит, и потерпеть можно. А тут кстати и пословицы: "в тесноте люди живут", "чем теснее, тем теплее". Между гостями бывают и старообрядцы[67] почитающие если не самый монастырь, то остров, как служивший некогда обителью для чистых светочей древнего благочестья. Беднейшим богомольцам обитель подает иногда сапоги, платье, случается, и деньги. Соседям, ладожанам, помогает семенами, сеном, соломою, огородными овощами. Нищета прибрежных крестьян до того поразительна, что в самую крепкую зиму, "не имея почти обуви, в самом ветхом рубище", они пускаются за сто пятьдесят и более верст по озеру, чтобы только пожить денька два на монастырском хлебе. Многих из них находят замерзшими "от великой стужи" за версту или две от обители. В монастырь стекаются и за медицинской помощью. Больные золотухой и глазами всего чаще обращаются сюда. Обитель снабжает их лекарствами. Всего беднее народ съезжается на праздник Петра и Павла. Тогда тут слоняется по дворам и монастырю до 4000 человек.

Всем богомольцам Валаамский монастырь ставит в обязанность исполнять следующие правила:

1) Без особливого благословения не ходить в лес, в пустыни, в скиты, в монастырские кельи. Из живущих в монастыре — никого у себя отнюдь не принимать в келье, им не давать и от них ничего не брать ни под каким предлогом.

2) Не оказывать здесь никому частных благотворений, а доброхотное свое приношение подавать в общую кружку в пользу святой обители, так как никто из живущих в монастыре не имеет права приобретать отдельную собственность.

3) Письма и посылки в монастырь, на имя проживающих в нем, передавать монастырскому начальству.

4) Не стрелять на острове из огнестрельных орудий, не бить зверей, птиц, не ловить рыбы, не портить леса и не курить табаку.

5) Ничего не писать на стенах и стеклах гостиницы и не бросать огня на удобосгораемые вещи.

— Тоже и богомолец богомольцу рознь! — пояснил мне о. Никандр.

— А что?

— Да так. Иной вот уязвляет кротостью, думаешь, душевен и благопотребен, а как уедет, вся келья исписана стихом неподобным!

Образцы таких вдохновений я видел. Все они вроде воздыхания:

Я в полиции служил.

Ни копейки не нажил.

Только имя подлеца

Приобрел в поту лица.

"О, Господи! (тою же рукою) Очисти мои прегрешения!"

— Да, не вовремя вы к нам пожаловали! — объяснил мне молодой о. Самуил.

— Почему?