Мужняя жена

И она вспоминает, что такое же чувство, хотя и много слабее, она испытывала уже не раз. Точно ухватишь рукой раскаленный уголек и тут же бросишь его, пока не обожгло пальцы, — вот на что это похоже. Потом становится как-то неспокойно на душе. Раньше она не задумывалась над своими ощущениями и не спрашивала себя, откуда они берутся. Теперь ей ясно, в какие минуты с ней бывало такое — в минуты, когда ее касался мужчина. А теперь ей наконец открылось, кто этот мужчина. И оттого нынешнее утро не похоже на прежние.

* * *

Мэрит вспоминает, кто был самым частым гостем у них в дому.

Повель наведывался к Хокану и сам бывал рад его приходу. Повелю все никак не удавалось поближе сойтись с другими крестьянами. В Хэгербеке пришлого не принимают с распростертыми объятиями с первого же дня, сперва долго приглядываются, что он есть за человек. К Хокану же подступиться было легче. Он без долгих приглашений наведывался к соседу — иной раз за сущим пустяком, за которым мог бы и служанку послать. Он не был таким скрытным и недоверчивым, как другие. Повель дорожил дружбой Хокана и никогда не отказывал ему в помощи.

Он рассказывал жене про род Ингельссонов, который был когда-то богатым и знатным, и даже в приходе Юдер о нем слыхали. Дед Хокана всегда выезжал из деревни верхом, в сопровождении батрака. Внук же его в Хэгербеке, хоть и сидит на земле, но ни батрака, ни коня у него нет. А один старик из этой семьи так и вовсе в мирские нахлебники угодил. Теперь род Ингельссонов больше не в чести. Беспечность, гульба, бражничанье лишили его былой славы и богатства. Вот и у Хокана, видать, закваска та же. Добро беречь не умеет, перед любой трудностью руки опускает. Повелю он годится для компании, чтоб было с кем словом перемолвиться, ну, а хозяин он никудышный. Да и напасти на него невесть откуда сваливаются. Нынче зимой откормленного поросенка у него украли. А тут как-то поутру пришел и говорит, что корова у него пала. Теперь у него только две коровы остались и ни одной дойной. Сейчас только стащил коровью тушу в лес и закопал там.

Каково крестьянину зарывать в землю скотину? Про то Повель и сам знает, он однажды вот так же вола лишился. Ему стало жаль Хокана. Он сказал:

— Ладно хоть за шкуру деньги выручишь.

Хокан поднял на него взгляд. Шкура! И то правда! Ему бы надо было ободрать издохшую корову. А он до того озлился на судьбу, что позабыл про это. Так со шкурой и закопал в землю.

Повель ушам своим не поверил. Нечего сказать, хорош хозяин. Не додумался снять шкуру с коровы. Далеров двадцать, не меньше, выручил бы за нее. Что ж свое-тс упускать?

— А ты выкопай корову.

Но Хокан и доброго совета не слушает. То, что попало в землю, пускай там с миром и остается. Что проку в коровьей шкуре, коли и так все прахом идет? Раз отняла у него судьба хорошую дойную корову, пусть уж со шкурой берет.

Повель покачал головой. Тому, кто так рассуждает, недолго владеть землей и скотом. Небережливой рукой ведет Хокан свое хозяйство — добра от этого не жди.

И вот теперь Хокан просит Повеля продавать ему по кринке молока утром и вечером, потому что своего молока у него нет ни капли. Утром он посылает за молоком Элин, а вечером приходит сам. Что это за хозяин, который молоко у людей покупает!

Повель с жалостью глядит на соседа, когда тот появляется со своей кринкой. Но он и осуждает Хокана: не бережет он времени, ходит по таким пустякам. Лучше бы на поле часом дольше поработал. Не умеет Хокан блюсти свою выгоду.

Мэрит доверху наполняет его кринку, а Повель от всей души насыпает ему меру ржи. Надо воздать односельчанину, который водит с ним дружбу. Повель — человек бережливый, у него всякая малость на счету, но для того, кто первым из всей деревни пожелал стать ему другом, он ничего не пожалеет.

И Хокан приходит по вечерам и сидит в кухне, дожидаясь, пока Мэрит процедит молоко. В весеннюю страду Повель допоздна задерживается в поле, дома его еще нет. Мэрит возится поодаль с кувшинами и миской, стоящими на лавке у очага, а Хокан сидит на стуле у двери. Он смотрит на нее, наблюдает за ее движениями. Округлые дуги бедер, которые то напрягаются, то опадают при каждом шаге, гибкий стан, нежные, мягкие руки, простертые вперед. Живительная нега исходит от ее движений, обволакивает его, прилегает к телу, как теплая, мягкая рубаха. А однажды руки ее простерлись, точно обнимая кого-то на другом берегу ручья, там, где он ходил по лугу со своей косой.

Мэрит редко глядит в его сторону, но она знает, что он тут, у двери, и ей этого довольно. Она чувствует его близость, груди ее странно тяжелеют, дыхание учащается, а сердце пронизывает сладкая дрожь.

Они перекидываются словами, которые много раз уже говорили друг другу. Слова эти ничего не значат. Просто они чувствуют, что иногда надо о чем-то говорить, молчать все время неловко. Между тем слышно, как льется молоко; привычный шум для ушей Мэрит по утрам и вечерам.