Мужская жизнь

— Вадим. Мне наказано вас встретить и проводить в гостевой дом. Тимофей Иванович будет позже. На рыбалку с артелью поехал.

— А белый цвет здесь у всех зачем? Уж не белое ли братство? — полюбопытствовал Толик.

— Упаси Бог! Белый и зелёный цвет должен присутствовать в одежде каждого человека, в каждом фасаде дома. Это цвета чистоты, покоя.

Толик многозначительно посмотрел на меня: куда ты, мол, меня притащил? Этот взгляд, очевидно, заметил и Вадим. Рассмеялся:

— Анатолий, вы не беспокойтесь. Символы везде есть. Это не смертельно. Белый цвет человека лучше организует, ему самому комфортнее, когда белого цвета много. Скоро вот яблони расцветут, вишни, потом черёмуха, сирень белая. А когда деревья распустятся — глаз не оторвёшь.

— Понятненько, — швыркнул носом Толик.

Дом гостевой — обычный рубленый одноэтажной особнячок, четыре комнаты с общей кухней и общей гостиной с большим телевизором.

Вадим уведомил:

— Питаться вы можете в общественной столовой. Там бесплатно. А у телевизора работают только три программы: одна — для детей, другая образовательная и третья — кино. Мы сами их формируем. Цензура, понимаете ли, — усмехнулся он. — Когда мы приехали сюда с женой, тоже удивились. Потом привыкли.

— Давно вы здесь? — спросил я.

— Третий год.

— И не тянет уехать?

— Изредка тянет. Но когда уедешь отсюда, быстрей назад хочется.

— И чем вы здесь занимаетесь?

— Я внедряю компьютерное моделирование управлением коммуны.

— Звучит мудрёно!

— Я думал, тут люди на ферме, на свинарнике или в поле работают, — удивился Толик.

— Свинарник тоже имеется, — широко улыбнулся Вадим. — Через часок к Тимофею Ивановичу приходите. На берег, где ротонда. Он к этому времени вернётся, — сказал Вадим, расставаясь с нами. — Вот ещё что. Ключей у нас нет. У нас тут ничего не запирается. Но вы не беспокойтесь, никто не войдет, ничего не пропадёт.

В номерах-комнатах было всё простенько и чисто, на кухне — холодильник с припасами; имелась здесь и небольшая библиотечка — в основном классика; на ночной тумбочке возле каждой кровати лежало евангелие.

— Чудо-то какое! — развел руками Тимофей Иванович. Он искренне радовался окружающему миру и предлагал нам с Толиком разделить это чувство. — Я счастлив, Валентин, что начал коммуну с чистого листа. Выбрал необжитый берег, поблизости лес, пресные водоёмы, железная дорога не очень далеко.

Мы сидели в плетённых из лозы креслах, пили чай за круглым столом, тоже плетённым из лозы, а перед нами простиралась вода, почти до самого горизонта. Мелкие волны набегали на песчаный берег, и казалось, что сама ротонда легко скользит, движется по воде озера.

— Таких живописных мест, думаю, в России очень много. Богатая у нас земля. — Я тоже смотрел на здешние красоты без ложного восторга. Озеро, огромное, синее, словно чаша лежало перед нами. Его окаймляли зелёные леса, а воздух был — хоть ложкой черпай. Словом, здесь было славно. Я вздохнул всей грудью, прибавил: — Только народу мало. Извели... Посёлок-то построить с чистого листа можно, да вот жителей на чистом листе не нарисуешь.

— Людей не нарисуешь, — подхватил моё замечание Тимофей Иванович. — И изменить человека очень сложно. Но если изменить окружение человека, то и он ведёт себя по-иному.. Помню, в армии, в первые месяцы, у нас воровство в части процветало. Всё воровали. Сапожные щётки, крем, сигареты, деньги не воровали — этого нельзя в армии, а вот по мелочи, типа зубной пасты и прочее, — всё время. Почему? Условия. А потом в часть пришёл новый замполит. Сделал так, чтоб всем хватало щёток, крема, пасты. И воровство прекратилось! Как будто и не было. Неустрой жизни — в основном от бедности, зависти и недомыслия.

Тимофей Иванович был немолод, сед, к стари-ковству клонился, но в голосе у него таилась молодая убеждённость, порывистость, романтика даже какая-то. Это был особый тип людей, умеющих говорить толково и рассудительно, горячо и точно, формулировать то, что вроде бы на поверхности жизни, но словесно в общественных правилах не утверждено. Он рассказывал: