Мужская жизнь

— На исторический факультет пединститута я случайно попал. А в юности я мечтал капитаном стать и после школы пошёл в речное училище. Там был у нас один преподаватель, по судовождению, щёголь, у него я увидел в лаборантской перчатки. Красивые, из тонкой кожи, с отделанными швами, импортные. И так мне захотелось их иметь, что однажды я подгадал момент и украл их. Причём перед каникулами, чтобы никакой паники этот преподаватель не устроил. Вот в этих дорогих перчатках я приехал домой, в своё село. Мне хотелось козырнуть. Но эффект вышел обратный. Показать перчатки родителям я не решился. Погулять по селу с девушками в этих перчатках я тоже не смог: у меня в них как будто горели руки, они жгли меня изнутри, меня съедала совесть. То есть к чему я так рвался, оказалось каким-то порочным и мне не нужным. Тогда я, пожалуй, впервые попытался понять, что меня двигало при этой краже? Ведь крал я перчатки не для тепла, не на продажу. И понял: мной двигала показуха и зависть. Я понял и другое: любой поступок можно разложить на составляющие. Тогда на собственном опыте я стал раскладывать мир на мотивы и поступки людей, и оказалось, что показуха и зависть, в отличие от инстинкта голода, самосохранения или инстинкта полового влечения, имеет воспитанный, а не врождённый характер. Показушничество и зависть даётся обществом. Чтобы этого не было, надо изменить общество или изолироваться от того общества, где такое процветает. Здесь, в коммуне, я и пытался создать модель общества без бедности, без показухи, без зависти. Чистота и порядок здесь не для форса, а так жить легче. Мы создаем мир, где человеку всего хватает.

— Это невозможно.— сказал Толик. — Может, при той власти, при которой вы воспитывались, при социализме, было возможно, а сейчас. У всех в головах — бабки, машины, квадроциклы, тусовки. Я про молодых говорю. А за всем этим стоят деньги, деньги и деньги. Вот отец вам это лучше расскажет. Он предприниматель всё же.

— Что ж ты меня отцом стал называть? Раньше вроде только папой кликал, — обиженно заметил я сыну.

Я впервые прилюдно услышал от Толика, чтобы он назвал меня отцом. Меня даже покоробило это. Но, с другой стороны, разве я имел право оспаривать «отец» на милое уху «папа»? Я ушёл из семьи, бросил их, хотя и материально помогал всегда. Он имеет полное право называть меня и отцом — и в глаза, и за глаза.

Тут вмешался Тимофей Иванович. Он положил свою руку на мой локоть, сказал:

— Человек, который называет отца отцом, а не папой, — человек самостоятельный. Значит, он берёт на себя обязательство сам, без пап и мам, строить свою жизнь. Это прекрасно!

— Мы только «за»! — Я по-школьному поднял руку.

Толик, похоже, чего-то хотел понять в жизни коммуны или оспорить её устрой:

— Ну, пусть у вас тут все равны и все примирились к этому равенству. Но за забором-то коммуны всё не так. Там-то люди живут по другим законам.

— Да, — согласился Тимофей Иванович. — Пусть так. Пусть там, за забором, будет обман, стяжательство, беззаконие. Но пусть здесь будет по-другому! Пусть здесь, именно здесь, на этой земле, в коммуне, люди не знают стяжательства, чиновничьей бюрократии, злобы, обмана, зависти. У них одна жизнь. Одна! И у меня, и у твоего отца, и тратить её на пороки общества не всем хочется.

— И что, отсюда никто не уходит? — спросил Толик.

— Кто-то уходит. Кто-то приходит. Здесь около двухсот домов, и ни один не пустует. — Тимофей Иванович на какую-то короткую минуточку задумался, затем заговорил убеждённо: — Многие люди живут по принципу «не хуже других». Вернее, не хотят казаться хуже. И это на каждом этапе жизни. В школе — надо «четвёрки» и «пятёрки» в аттестат, потом — институт престижный, диплом о высшем образовании, потом — должность, квартиру, дачу, машину, а потом, глядишь, жизнь и прошла. Как будто в погоне за этим «не хуже других» уже расписана человеку вся его дорога. Мне хотелось дать человеку в коммуне свободу. Чтоб здесь не было рвачки за пустыми пре-стижами, каким-то статусом, за богатством. Чтоб тут не было ни богатых, ни бедных, пусть все будут разные и естественные. Жизнь человеческая конечна и достаточно коротка. Человек должен прожить её с пользой. В первую очередь для себя! Не напоказ!

Тимофей Иванович говорил с мягкой страстью. Он даже меня обволакивал некой мечтой о спокойной жизни на природе, о душеполезном труде. Толик, однако, поглядывал на него скептически.

— И все у вас здесь довольны? Никто никуда не рвётся?

Тимофей Иванович не ответил впрямую:

— У нас живёт молодая пара. Врачи. Они очень хотели в Париже побывать на Эйфелевой башне. Съездили, побывали. Мы дали им эту возможность... Мечта исполнилась. Сейчас они мечтают побывать на Тибете. На здоровье! Мы не отнимаем искреннюю мечту.

— А куда делись те перчатки? — спросил Толик. — Те, которые украли?

— Я ждал этого вопроса, — отвечал Тимофей Иванович. — Собрался с духом и пришёл к преподавателю. Вернул. Я думал, он накричит на меня, выгонит из училища. Он не сказал мне ни слова. Вернее, сказал: «Положите туда, откуда взяли». Зато я кое-чему научился.