После аквапарка Забелин и Юля, разместившись в соседних номерах отеля, договорились встретиться в холле, чтобы поужинать. Забелин разглядывал сувениры, когда сзади послышалось:
– А вот и я. Не очень задержала?
Юля стояла перед ним, заметно смущаясь, на высоких каблуках, в вечернем красном платье с люриксом и с нежной черной сумочкой в руке. Но на шее ее позвякивало купленное днем у аквапарка ожерелье из ракушек – за два фунта.
Она проследила за недоумевающим его взглядом. Побледнела.
– Так понравилось. Не хотелось снимать, – искательно пробормотала она, понимая, что допустила очередной прокол.
– И правильно сделала, – уверил Забелин, увлекая ее к ресторану.
Открытая веранда была как бы вынесена над морем. Внизу, в полной темноте, оно с рыком билось о сваи, – подтачивая опоры прямо под ногами жующих и танцующих. Видимо, ощущение бренности бытия усиливает аппетит, – веранда была полна посетителей.
Подали французского вина и – блюдо от шефа – костлявую жареную рыбу.
При виде рыбы Юлины глаза наполнились страданием. – Я не знаю, как ее едят, – призналась она.
– Ничего сложного, – успокоил Забелин. – Аккуратно потрошим. Потом с помощью вот этой лопатки переворачиваем и делаем с другой стороны то же самое. В результате остается чистый остов. Итак, выпиваем по бокалу, после чего – без робости приступаем к чревоугодию.
Жестом опытного ресторатора он приподнял вилку.
Юля старалась изо всех сил. Забелин, пытаясь показать, что сие занятие ему привычно, пытался вести легкий светский разговор. Но когда взглянули они в тарелки друг друга, смех овладел обоими: ошметки мяса перемешались с костями.
– Что ж, зрелище не для эстетов, – философски заметил Забелин. – Но у нас еще есть резерв для совершенствования. Посмотрим, как получится потанцевать.
Помогая Юле подняться к танцу, он отметил, что ожерелье исчезло, очевидно, в глубинах сумочки.
Они выпивали, танцевали. Снова танцевали. И опять танцевали. И немножко выпивали.
Спустя пару часов лицо Юли, с интересом всматривающейся в бокал сухого, светилось от несходящей задумчивой улыбки. После долгих уговоров Забелин добился, что оба перешли на «ты». И даже каким-то невероятным образом уговорил назвать себя по имени.
– Ну же! Это не сложно, – тоном опытного искусителя убеждал он. – Просто в порядке учебно-тренировочного процесса. Для начала полушепотом. Повтори: «Алексей».
– Алексей, – покорно повторила Юля. Прислушалась к чему-то внутри себя. – Алешенька, – стесняясь, выпалила она. Увидев растроганное его лицо, засмеялась.
– Юлочка. Как же мне хорошо с тобой.
– У? – Она отвлеклась от бокала. – Это не со мной. Это местный воздух.
– Чепуха. Полная чепуха. Хоть в эскимосском чуме, но – ты!
– Но я не хочу в чум. – Она хихикнула. Удивленно взболтнула вино в бокале. – Хорошее вино. Я, вообще-то, не пью. Но это – хорошее.
От дневного страха не осталось и следа. Забелин сидел напротив, разглядывал обнаруженные конопушки на ее лице. Чудные конопушки на чудном лице. И – утопал в нежности.
– А ты помнишь, что сказала мне там, в трубе?
– В трубе? Разве там можно было еще и говорить?
– Значит, послышалось? Жаль. Это было так здорово.
– В самом деле? Тогда, может, не послышалось.
– Но тогда… Должен ли я понять…
– Очень может быть. Что ничего не может быть. Хотя не может не быть того, что сбыться обязано. Ты только не торопи, ладно?
Прикрыв глаза, вслушалась то ли в ночной плеск моря, то ли в себя.
– Господи! Как же мне сегодня удивительно.
Заметила суету убирающих опустевшие столики официантов.
– Вот вам и бренность жизни. Все преходяще. Но как же хочется, чтоб это не кончалось.
– А мы продолжим, – утешил ее Забелин. – Возьмем шампанского, поднимемся ко мне и с лоджии будем созерцать залив, слушать прибой.
Под испуганным ее взглядом Забелин сбился:
– Не будет ничего, чего бы не захотела ты сама.
– Пусть так, – тихо согласилась Юля.
Внутри у него все расцвело. Потому что за разухабистым тоном залихватского повесы скрывал он робость и боязнь отказа, – эта девочка все сильнее забирала над ним власть.